Тогда осталось лишь слушать, смотреть и оценивать. А после, сидя за бутылочкой-другой вина во всех подробностях вспоминать, обсуждать, смаковать…

Что сказал перед отсечением головы толстый Фонтегю, как долго билась в агонии повешенная племянница булочника Буланжера и как об этом рассказывали те, кто стоял у самого эшафота, некий безвестный ремесленник, которого тащили к колесу, бормотал:

– Голуби, голубки мои родимые, как же вы теперь без меня…

Шевалье де Крепона, Крыса и Жюстин среди казненных не было.

Де Савьер на это зрелище не пошел. Он насмотрелся всяких смертей на войне – легких, как утренний сон, и страшных, хуже ночных кошмаров. Как всякий сын своего века, он твердо знал, что казнь – необходимая составляющая правосудия, но любоваться этим не собирался, хотя и принимал как должное.

Утром, пока народ развлекался, боевой маг спустился в зал таверны и с удивлением обнаружил там уверенно надирающегося Ажана. Перед ним стояли две бутылки вина, пара пустых валялась на полу. И никакой еды на столе.

– Не понял? Ты почему здесь, а не на площади? Как ни крути, но там заканчивается пьеса, которую начал ты.

Жан тяжелым взглядом посмотрел на друга.

– Садись, выпьем. Может быть, в твоей компании я смогу опьянеть.

– Жан, что с тобой? Ты расклеился, как отвергнутая девица!

– Отвергнутые, и вообще всякие прочие девицы, там, – Жан неопределенно махнул рукой, – а мы здесь. Девицы там получают удовольствие, а я здесь никак не могу напиться. Вон, третья бутылка, а я трезв, как новорожденный щенок. Это несправедливо!

– Слушай, что происходит? Это же ты их… Я точно знаю – впервые в Амьене виновные в разграблении караванов, да демон с ними, с караванами, виновные в гибели людей… ты помнишь, сколько их было, убитых, истерзанных, изуродованных… Помнишь? – де Савьер схватил друга за плечи, встряхнул… – Впервые их вина доказана полностью, даже пытать никого не потребовалось!

– Все так, дружище, разумеется, все так. Но, понимаешь, это тогда они были врагами, преступниками и всем прочим, что ты хочешь сказать. А сейчас они люди, которым больно и страшно. Например, эта девчонка… Лили. Она сообщала о караванах, наводила разбойников… Она виновна, без сомненья. Только я-то помню ее смеющейся, с сияющими глазами, влюбленной, в конце концов! Это я отсюда, – Жан указал на сердце, – и отсюда, – указал на голову, – куда дену? Научи!

– Ты знаешь, мне кажется, ты ошибся в выборе работы.

– Мне тоже. Беда в том, что ничего другого я не умею. А еще хуже то, что и не хочу уметь. Помоги открыть следующую бутылку – что-то руки меня плохо слушаются.