Затем последовал ящик для яблок. Положенный на бок, он оказался на полдюйма ниже центра большого отверстия, с противоположной стороны которого торчал обломок ветки. Две книги зафиксировали кусок дюймовой трубы около фута длиной. Ему было больно держать рукоятку небольшого молота в увечной руке, но удар он нанес ловко. Кусок трубы, посланный молотом, ударил по дереву внутри отверстия в двигателе и выбил его наружу.

Раздался треск, потрясший гараж. Спустя мгновение Пендрейк разглядел длинную рваную пробоину в потолке, которую проделала отскочившая от пола четырехфутовая ветка. Постепенно реверберирующий мозг Пендрейка пришел в соответствие с установившейся тишиной. Он сделал глубокий вдох. Еще столько предстояло сделать открытий — перед ним лежал доступный для исследования мир новой машины. Одно он понял четко: он победил двигатель.

В полночь он все еще не спал. Все время вставал, откладывал журнал в сторону и отправлялся в темную кухню коттеджа, чтобы в очередной раз посмотреть на еще более темный гараж. Но ничто не нарушало спокойствия ночи. Мародеры не нападали на мирный город. Издалека иногда доносился звук проезжающего автомобиля.

Он начал осознавать возможность психологической опасности, когда в двадцатый раз обнаружил себя на кухне прижавшимся лицом к холодному оконному стеклу. Пендрейк выругался вслух и вернулся в гостиную. Что, собственно, он пытается сделать? Он не может даже надеяться на то, чтобы сохранить у себя такой двигатель. Он должен стать новым изобретением, радикальным послевоенным открытием, попавшим на тот склон по чистой случайности и оказавшимся у глупого идиота, который не читает газет, не слушает радио и не знает, что происходит вокруг.

Где-то в доме, вспомнил он, должна быть “Нью-Йорк тайме”, которую он купил не так давно. Он обнаружил газету на журнальном столике среди других старых и нечитанных газет и журналов, которые он время от времени покупал. Газета была датирована 7-м июня 1971 года, а сегодня было 16 августа. Не такой уж большой срок.

Только вот год был не 1971-й, а 1972-й.

С криком Пендрейк вскочил на ноги, но потом медленно опустился обратно в кресло. В его воображении возникла смешная картина, событийный калейдоскоп существования человека, настолько оторванного от бега времени, что четырнадцать месяцев прошли мимо него, как четырнадцать дней. “Обленившийся, жалкий пес!” — подумал Пендрейк, использующий потерянную руку и непрощающую его женщину как повод для наплевательского отношения к жизни… С этим покончено. Совсем. Он начнет все заново…