* * *

Зоренсон, как и подавляющее большинство населения планеты, смотрел телевизор и видел выступление Линга, ставшее для него полной неожиданностью, подобной грому среди ясного неба. Теперь его взору предстали ужасающие кадры авианалетов фенфирийцев и черных рейнджеров. Зоренсон сидел в кресле, крепко вцепившись в подлокотники. Увидев воочию то, что сам спланировал и приказал совершить, он испытал абсолютно иные чувства, нежели те, что возникали при подготовке. Зоренсону стало страшно. Он видел, как пикируют бурые штурмовики фенфирийцев, изрыгая на головы мечущихся людей и представителей иных рас энергетические разряды, испаряющие живых существ. Вот молодая женщина, охваченная ужасом, показалась на переднем плане; она из сотен мечущихся в пыли, огне и дыму, но ближе всех к зрителю. Похоже, она бежит к оператору, снимавшему все это. В ее руках младенец, которого она крепко прижала к груди, словно это могло защитить его от любой опасности. Но тут очередной разряд энергии ударил ей в ноги, которые мгновенно испарились. Осталась только верхняя часть туловища, которая от ударной волны пролетела несколько метров и свалилась на грунт. Женщина — вернее, то, что от нее осталось, уже была мертва, но продолжала держать в объятиях младенца. Несколько мужчин бросились к ней в попытке спасти хотя бы ребенка, но следующий разряд испепелил одного, разорвал пополам второго. Кто-то отлетел в сторону. Прямо перед объективом упала оторванная рука… Двое объятых пламенем детей вылетели из окна дома, где прогремел взрыв от прямого попадания луча с пиратского корабля… Обезумевшая мать брела среди взрывов, держа оторванную голову дочери… Потом смерть настигла и ее…

Кто бы ни снимал эти кадры, если только не робот, а живое существо, был созданием либо безумным, либо необычайно циничным… Как можно было сохранять хладнокровие, глядя на творившееся? Но эти кадры необходимо было снять и сохранить… Это неопровержимое свидетельство неслыханной жестокости…

После каждой серии пикирующих атак вопли ужаса сменялись возгласами выживших, окликавших друг друга. Все пытались найти в этом аду родных и близких. Затем — очередная атака, и снова вопли ужаса, безнадежная агония…

Зоренсона охватила лихорадка. Он трясся, сидя в кресле, глядя на то, к чему имел прямое отношение. Он не мог поверить в увиденное. Он знал, что обрекал этих людей на смерть, но не подозревал, что та НАСТОЛЬКО УЖАСНА! Ведь до сего момента его указания были всего лишь холодными словами. А что там происходило в итоге — то была лишь абстракция. Условность. Но теперь это все сделалось для него реальным. Он видел последствия своих распоряжений. Глаза его готовы были вылезти из орбит, и он, хоть и желал сейчас больше всего на свете не видеть этого, не мог отвести взгляд…