Однако сводки сообщали о другом. Рейнджеры беспощадно уничтожали подпольные бордели, игровые клубы и фабрики по производству наркотиков. Цены на бромикан взлетели до небес, поскольку достать его в городе стало практически невозможно: если спам и «черный одуванчик» еще можно было завозить, то бромикан очень быстро терял свои наркотические свойства, и его требовалось изготавливать на месте, а практически все местные производственные мощности были разрушены. Казалось, люди Саггети действительно задались целью раз и навсегда покончить с организованной преступностью. Однако это не лезло ни в какие ворота. Мафия всегда была санитаром каменных джунглей, отсеивавшим больные и слабые особи бизнеса, а также несущим населению то, что отказывалось предоставлять людям ханжеское правительство, но чего страстно требовала испорченная человеческая природа. Разумеется, гангстерам нельзя было позволять наглеть, лезть в политику и прибирать к рукам слишком много власти, за этим Хокинс по мере сил пытался следить, но полностью искоренить организованную преступность — это было бы безумие. Рано или поздно быдло, утратившее доступ к наркотикам, порнухе, реальным убийствам и собачьим боям, взбунтуется, не получая привычной дозы запретного удовольствия. Если уж власти отказывались самостоятельно удовлетворять потребности быдла в низменном, мафия была жизненно необходима.

Он горестно покачал головой. Мотивы действий Саггети оставались для него загадкой. Он пытался поговорить лично с команданте Гламом, но тот отвечал какими-то лозунгами — про правое дело и священную войну с бандитами. Увы, пресечь деятельность его рейнджеров Джек по закону не мог: они порой допускали мелкие правонарушения, но в случае с вооруженными силами самообороны, фактически ведущими войну на своей территории, это было неизбежно, а поймать их на каком-то крупном проколе оказалось практически невозможно. Люди Саггети были чертовски осторожны.

А теперь еще новая жуткая головная боль. Чертовы рейнджеры каким-то волшебным образом прорвались в кабинет достопочтенного мистера Каперони, арестовали его и передали в руки полиции. Хокинс пытался тут же отпустить уважаемого члена столичной элиты, однако паскудник Динелли, юрисконсульт «Рейнджеров Саггети», передал ему материалы, уличающие хозяина «Каперони инкорпорейтед» в довольно неблаговидных делишках. Сами по себе эти прегрешения не тянули больше чем года на полтора тюремного заключения, пустяки, но закавыка заключалась в том, что для подозреваемых в связях с организованной преступностью освобождения под залог не предусматривалось вообще, сколь бы ни были мизерны предъявляемые им обвинения. Впрочем, эти пустяки тоже не помешали бы Хокинсу тайком выпустить дона Гвидо, если бы гадина Саггети не пригласил на передачу обвинительных материалов представителей кучи голоканалов, которые раструбили об этом по всему свету. Начальник полиции сочувствовал Каперони, однако ему вовсе не хотелось вдруг вылететь со своего хлебного места из-за мафиозных игр, как это случилось с его предшественником. Дон Гвидо был помещен в самую комфортабельную камеру полицейского управления и находился там до сих пор, ожидая, когда завершится срок предварительного заключения и ему будет предъявлено обвинение. В конце концов дело Каперони затребовала прокуратура, и Хокинс, совершив в камеру высокопоставленного арестованного визит вежливости, просто умыл руки.