Такой человек, как я, который многократно и подолгу, на различных фронтах науки, бился над разгадкой шифров Природы, знает об этих шифрах куда больше, чем это можно вычитать из его математически отутюженных публикаций. Опираясь на это не поддающееся передаче знание, я утверждаю, что Лягушачья Икра с ее запасами ядерной энергии, с ее эффектом «переноса взрыва» неизбежно должна была в наших руках обернуться оружием — поскольку мы так сильно, так страстно стремились к этому. И то, что нам это не удалось, не может быть случайностью. Ведь удавалось — в других ситуациях, естественных — уже слишком много раз! Я отлично могу себе представить существа, которые послали сигнал. Они сказали себе: сделаем так, чтобы его не могли расшифровать те, что еще не готовы; нет, будем еще осторожней: пусть даже ошибочная расшифровка не даст им ничего такого, что они ищут, но в чем им следует отказать.
Ни атомы, ни галактики, ни планеты, ни наши тела не были снабжены такой предохранительной системой, и мы пожинаем все печальные плоды ее отсутствия. Наука — это та часть Культуры, которая соприкасается с окружающим миром. Мы выковыриваем из него кусочки и поглощаем их не в той последовательности, которая бы нам наиболее благоприятствовала, — ибо никто нам этого любезно не подготовил, — а в той, которая определяется лишь мерой противодействия материи. Атомы и звезды не располагают никакими аргументами; они не могут нам возражать, когда мы создаем модели по их образцу, они не преграждают нам доступа к знанию — даже если оно смертельно опасно. Но когда действуют не силы Природы, а силы Разума, ситуация радикально меняется. Те, кто послали Письмо, руководствовались соображениями, наверняка не безразличными по отношению к жизни.
С самого начала я больше всего опасался недоразумения. Я был уверен, что нам не послали орудия самоубийства; однако все говорило о том, что мы получили описание какого-то орудия, — а ведь известно, как мы умеем его использовать. Орудием у нас бывает даже человек для человека. Зная историю науки, я не представлял себе, что возможны идеальные меры защиты от злоупотреблений. Ведь техника сама по себе нейтральна — и тем не менее мы сумели любую технику нацелить на уничтожение. В период нашей наивной и отчаянной конспирации, наверняка глупой, но инстинктивно необходимой, я решил было, что на Них мы уже не можем рассчитывать: вряд ли Они предусмотрели, что мы сделаем с ложно понятой информацией. Можно обезопасить, — считал я, — то, что планируется обдуманно, но не то, что возникает как результат нашей ошибки. Даже Природа, которая четыре миллиарда лет учила биологическую эволюцию избегать ошибок и действовать со всевозможными предосторожностями, не сумела наглухо закрыть от нее все наклонные плоскости жизни, все ее тупики и закоулки. И если Отправители сумели это сделать, значит, они уже оставили далеко позади это недостижимое для нас совершенство биологических решений. Но я не знал — да и откуда мне было знать, — что их решения, более эффективные, чем решения биологической эволюции, так уж загерметизированы, так всесторонне застрахованы от вторжения непосвященных.