Должно быть, он давно кричал, так как, в конце концов, обратился к помощи сапога.

Потом из «сигары» прилетела эта рукопись-дневник, а сама сигара, пока я разглядывал воздушный подарок, куда-то исчезла, оставив после себя свист; значит, улетела.

Если бы не эта «сигара», которую я видел собственными глазами, не взлохмаченная фигура и не сапог, оставивший мне чувствительное вспоминание в виде шишки на голове, я никогда бы не поверил тем фактам, что прочитал, нужно сознаться, за один раз, сидя на горе, где я производил изыскания по вопросу о напластованиях палеозойской эры.

Прочитав рукопись (думаю, что я имел на это право), я отнес ее в Комсомол, предполагая, что моя миссия окончена.

Событие с сапогом и рукописью произошло со мною в Тифлисе, в 2 часа дня 7-го ноября 1922 года, на горе св. Давида, знаете, там, где есть дорога на фуникулер. Если кто из читателей видел то же, прошу отозваться, чтобы избавить меня от невольного авторства «Психо-машины», к каковому мнению склонен редактор Комсомола.

* * *

…Oн только-что соскочил с подножки вагона на полустанке «Криволучье» и бодрой пружинящей походкой, выдававшей его 19 лет и привязанность к спорту, весело насвистывая мотив несуществующей песенки, через миниатюрный вокзал направился к недалеко раскинувшейся деревушке.

— Aх, черт! Вот где солнце-то! Это тебе не ленинградское, сдавленное домами и провонявшее дымом!.. Нет, брат, тут не солнце, а малина!..

Его все опьяняло и взбудораживало. Подмывало, козлом избоченясь, вприпрыжку пуститься по проселочной дороге, мягкой и горячей пылью наватенной…

Воробьи, задорно чирикая, дрались, пух и перья пуская по золотистому воздуху, и копошились с гвалтом в лошадином помете в поисках нераздавленного зернышка… Пролетели две бабочки-крапивницы — будто в глазах запестрело от лучистого солнца: то крылышки их яркоцветные промелькали. Прошумел мягко по пыли и обогнал откуда-то взявшийся велосипедист, напугав неожиданным своим появлением… И Андрей не выдержал-таки: избоченился, загреготал, выкинул два-три козлиных коленца вслед удалявшемуся с удивленной оглядкой велосипедисту…

— Не хорошо, брат, не хорошо!.. Ведь ты замзавагитпроп! Если бы тебя ленинградские твои комсомольцы увидели…

Смутил сам себя и остановился, хотя через край лезла необузданная молодость и блаженно расплывалось лицо в улыбке до ушей.

Вот и деревушка. Старая крестьянка с коромыслом через плечо брела от колодца, сгибаясь под тяжестью полных ведер.

— Дай-ка, бабуся, — подмогну!

— Та ни! Мабуть, сама донесла б… Трошки видсталося.

Однако коромысло передала, с любопытством окидывая с ног до головы неожиданного помощника.