– Почти – не считается, – хмыкнули откуда-то сверху. – Ладно. Всё равно это только средство.

– А большего и не надо. Но мне не нравится.

– Мне нравится закат в Нейцвуне, запах цветов, жужжание крыльев колибри… Мне нравится пение воды и мокрый камень в бегущем Артуме, и огромные стада быков в Курцаре, что двинулись к обрыву, дабы умереть в нём…

– И птиц полёт, и новая звезда, и пылевые бури, и сладострастье некоторых женщин, – со смехом закончил второй голос. – Да, да… всё так.

С каждым словом, которые произносили эти два голоса, в его сознании вдруг вспыхивали картины – словно говорили они не словами, а образами. Словно это он сам сейчас видел всё, что они сказали – и перед ним возникали неимоверно прекрасные, чарующие картины. Величественные, невероятные, они взрывались в его сознании, и вместо окружающего мира он смотрел на то, чего в реальности сейчас видеть никак не мог. Оторваться от зрелища оказалось совершенно невозможно, и он, как зачарованный, смотрел – как гигантское золотистое солнце встаёт над прямой, как стрела, рекой; ощущал, как прикасаются к лицу невесомые крылья крошечных ярких птичек, чувствовал, как медово и пряно пахнут неведомые цветы; он видел, как взрываются звёзды, становясь пылевыми облаками; видел, как превращаются в прах народы, как время подтачивает самые корни великих гор… и понимал, что всё это, наверное, имеет значение, но не для него, и непонятно, для кого вообще…

В затылок вдруг словно воткнули раскалённый металлический стержень – и тут Ит осознал, что именно эти два голоса он слышал ночью.

И голова вчера болела потому, что он их слышал.

– Ага, дошло, – констатировал первый голос. – Ладно, побудь пока что в физическом теле, так и быть. Футари, оставь его, он сейчас сдохнет.

– Уже? Ну ладно. А тогда, помнится, они выдерживали дольше.

– Что с того? Запоминай, – вообще без всякого перехода. – Место, где садилась яхта. Сегодня. В полночь. Ри. Понял?

Ит кивнул.

– Ответа не слышу, – зло сказал голос.