– Бедный ты мой… солнышко… бедный мой мальчик…

– Я не знал… я даже не думал… Бертик, малыш, я даже не думал… господи, только бы с тобой хотя бы пока обошлось… Я не могу терять больше… я ведь Ита тогда не понимал… теперь вот понял. Маленькая моя, не бросай нас, не уходи!..

– Солнышко, я уж как могу. Постараюсь… если бы от меня зависело… Родной, давай ты мне поможешь немножко? Мне с вами надо поговорить… со всеми…

– Нет…

Лампочка в коридоре давно перегорела, но в зеркале он всё равно отлично видел – себя. Испитое лицо, кое-как собранные в хвост давно не мытые и нечёсаные волосы, седых и чёрных примерно поровну; на левом виске – очень некрасивый, но уже побелевший и сгладившийся от времени шрам, и много мелких параллельных друг другу шрамов, где только можно – снятие метаморфозных форм «в полевых условиях» даром не прошло. Сейчас видна только «сеточка» на шее, остальное – под рубашкой.

От одного вида этой рубашки тошнит. От запаха тоже. Сколько он её не снимал? Неделю? Или уже больше?

Да, дружок, ты отлично справился, надо признать.

Дорога к итогу оказалась короче, чем ты думал, верно?

– Ит, кошку покорми! – крикнул с кухни Ри. – Она оборалась уже!..

– Сейчас, – отозвался он.

Кажется, это называется – опуститься? Ну да. Именно так это и называется. Мы опустились. Или, может, нас – опустили?

Впрочем, какая разница.

* * *

Фишка стояла у холодильника, трогала лапой дверь и мяукала – тихо, хрипло, но почти не переставая. Ри сидел на расшатанном стуле, подвязанном шпагатом, и меланхолично щипал струны. Петь он уже не пытался, понял, что ничего не выйдет. На столе перед ним был полный раздрай: две переполненные пепельницы (как же воняют… и как лень выбрасывать), открытые недоеденные консервы – килька в томате, шпроты; заветренные косо порезанные огурцы и сало, которое пахло так, что с души воротило ещё хуже, чем от бычков. Хлебные крошки, мутные рюмки, грязные вилки и тарелки органично дополняли пейзаж и замечательно в него вписывались. Не хватало, пожалуй, только, чтобы кто-то наблевал в углу. Для полноты картины. Натюрморт, мать его. Как же тошно.