— Мне все равно.

— Т-тогда в чем дело?

А вот теперь ему срочно надо на меня смотреть — а у меня перед глазами стоит это же лицо, покрытое тонкой корочкой льда, и по нему уже бегут трещинки. «Эх, знал бы ты, в чем дело…» У меня дернулся уголок рта. В голову пришла занятная мысль. Не мысль даже — так, вопрос: а почему это он не знает и что мне мешает рассказать?

— Я чокнутая, Дональд.

Он еще не понял: улыбается. Думает, я сейчас расскажу о какой-то шалости своего сознания. Больно уж преамбула хороша и фривольна.

— В самом прямом смысле. Уж не знаю как, но это вылезает из меня все дальше.

Вот так и стой — растерянный, убитый и сожалеющий.

Я вытесняю свое безумие в кошмары — поглубже, подальше, но это такие ребята, что им там тесно, им хочется гулять на широкую ногу, и я раз уже проснулась в коридоре корабля на полпути к каюте капитана, а второй раз отрубилась, не выходя из синхронизации. Я не знаю, где произойдет следующий случай — в душе, на вахте, за едой. Я не хочу снова в череду нескончаемых снов, где мозги проскакивают реальность — глупые неразборчивые гениальные мозги. Не хочу, но, по всему видать, придется.

Вот так вот, мой капитан.

— Я… Я м-могу чем-то помочь?

Я нахмурилась, разглядывая его. Я едва ли верила, что он проникнется отвращением ко мне, но чтоб столько боли? И заботы, и участия? А еще ему стыдно за свой вопрос, потому что он сказал банальность. «Черт, — подумала я, изучая этот эмоциональный коктейль, —на каких верфях строят таких парней?»

— Вряд ли.

— П-почему?

Как бы тебе объяснить?

— Ну, смотри. Во-первых, психодинамика не сработает. Я настолько привыкла общаться с этими господами на профосмотрах, что сама не смогу перестроиться и начать выкладывать правду. Это на подкорке уже — все эти реакции на стандартные и нестандартные техники. А без раскрытия… Ты ведь понимаешь?

Он подумал и кивнул — понял, значит. В принципе, представить этот порочный круг не слишком сложно. Вот проникнуться ужасом положения значительно тяжелее.

— А л-лекарства какие-нибудь?