На самом же деле это он, Мэлтби, по всей видимости, держал себя настолько отчужденно, что никто не отваживался приблизиться к нему. Теперь стало ясно, что подозрительность развеялась — давно и почти бесследно. Так или иначе, но проблема Пятидесяти Солнц вновь стала его проблемой.

«Подход к освобождению Глории должен быть необычным», — подумал он.

За несколько часов до посадки Мэлтби послал капитану Лэйрду визитную карточку с просьбой о встрече.

Командир оказался худощавым, седым, преисполненным чувства собственного достоинства нон-деллианином. Он согласился с каждым словом, с каждой деталью предложенного Мэлтби плана.

— Несколько недель назад, вскоре после мезоделлианского переворота, эти события стали предметом всестороннего обсуждения, — сказал он. — Оценивая численность боевых кораблей, которыми располагает Земная империя, мы получили до бессмысленности огромное количество. Нас ничуть не удивило бы, — серьезно продолжал офицер, — если бы Земля смогла выставить по боевому кораблю против каждого мужчины, каждой женщины, каждого ребенка, обитающего под пятьюдесятью солнцами, причем без заметного ущерба для обороны галактики Млечного Пути. Мы на флоте с тревогой ждали, когда же Ханстон выступит с заявлением на эту тему, в публичной декларации или секретном меморандуме. Но Ханстон хранил молчание, что встревожило нас еще больше, поскольку логика подсказывала: первые вылазки в новые звездные системы, подобные Большому Магелланову Облаку, могут предприниматься лишь по приказу центрального правительства.

— Это была экспедиция, — вставил Мэлтби, — предпринятая по приказу Имперского совета.

— С ума сойти, — пробормотал капитан, — Нет, наши новые лидеры все-таки свихнулись! — Он выпрямился и тряхнул головой, как бы отметая всякие колебания и сомнения. — Капитан Мэлтби, — продолжил он официальным тоном, — полагаю, что могу гарантировать всемерную поддержку флота в деле освобождения вашей жены. Если… если она еше жива.

Часом позже, падая во тьму — все глубже, глубже и глубже, — Мэлтби силился согреть душу обещанием капитана, как бы отгораживаясь им от жесткого смысла последних слов. И вдруг прежнее горькое чувство полыхнуло в душе, как вздутый ветром костер.

«Просто не верится, — с иронией подумал он, — что лишь несколько месяцев минуло с тех пор, как обстоятельства вынудили корабельного психолога, лейтенанта Неслор, навязать мне пылкую любовь к леди Лорр. Страсть, которая с тех пор стала главной движущей силой моей жизни. Зато любовь Глории родилась сама собой — и это одна из причин, почему наши отношения мне так дороги».