Ученики ему попались толковые, схватывали на лету. Правда, кое-кто оказался излишне старательным, когда дело дошло до упражнений по искусственному дыханию. И хотя Эмма — в привычной своей манере — высказала сегодня Домрачееву все, что думает по этому поводу, Павлыш был мрачнее тучи. Что-то не давало ему покоя: то ли дурацкая улыбочка Мишки, то ли неожиданно пылкая отповедь Эммы.

Он продолжал думать о них — об улыбочке и отповеди, Мишке и Эмме — даже когда пытался заснуть. И если уж честно, то не Урванцы мешали ему, совсем не они; настоящий космонавт может заснуть под любой шум… если не думает обо всякой чепухе.

Тогда Павлыш поднялся, встал у окна и опять увидел призраков.

Все они время от времени видели призраков. Размытые силуэты, какие случаются на старых фото, — похищенные у вечности мгновения, движение, замершее навсегда. Они могли мелькнуть и исчезнуть, и ты сомневался, видел ли их вообще. Но бывало и по-другому: призраки появлялись и маячили долго, минуты две-три, — ты успевал даже позвать своих коллег или набросать на клочке бумаги очертания силуэтов.

— Вне всяких сомнений, — заявлял Окунь, — это некие формы жизни. Посмотрите, вот же конечности, и вот… а это больше похоже на щупальца или псевдоподии, но по сути… да-да, это все те же конечности. И вот — голова, а здесь, очевидно, на ней расположены органы чувств…

— А на этом рисунке, Федор Мелентьевич?

— А на этом — вот и вот, типичнейшее ракообразное, это ведь яснее ясного, Михаил! Борис, вы согласны?

Урванец-старший смотрел на эскизы, пожимал плечами:

— Не исключено. — Ему было под сорок, и Славе он напоминал крупного хищника, волка или леопарда. Помимо естественных наук, Борис Урванец занимался восточными единоборствами и по утрам как минимум час проводил в саду, замирая в разных гимнастических позах. Он хорошо разбирался в оружии, медицине и политике. Если бы Павлыш не знал, что кандидатуры членов экспедиции были предложены послами ГЦ, — решил бы, что Бориса направил сюда Комитет внешней безопасности. — Но главный вопрос, — продолжал Урванец, — все равно остается: что же это за жизнь такая и как они сюда попали.

— Аборигены?

— Ах, Эмма, это вряд ли! — вскидывался академик Окунь. — Очевидно ведь, что эта… местность — она создана специально для нас. Если даже не брать во внимание Отель, все остальное свидетельствует недвусмысленно, знаете ли. Состав воздуха, воды, почвы, растения в саду и огороде, продукты, которые ежедневно появляются в ретрансляторе.

— А что, если это предыдущие дуэлянты? — мрачно спрашивал Коля Урванец. — Проигравшие. И за это их развоплотили.