Кофе оказался неплохим. Запах был не слишком привычным для меня – возможно, из-за добавления мяты, – но в любом случае напиток был лучше того, что я пила у себя дома. Бенни покачал головой, сокрушаясь по поводу вероломства «фонарщиков» и непонимания людей вроде нас их истинной сущности.

Он наверняка преувеличивал. Я считала, что «фонарщики» – это те, кто всегда появляется на местах катастроф, раздавая горячее питье и одеяла.

– Они послали в лабораторию своих представителей, чтобы спросить Даннингера, как он собирается спасать человечество от застоя, когда люди перестанут умирать.

– Откуда вы знаете, Бенни?

– Эти люди постоянно делали все, чтобы добиться известности и представить другую сторону в как можно худшем свете. Они считали, что смерть полезна: позволяет избавиться от балласта. Да, они действительно так говорили. А когда не смогли ничего сделать с лабораторией, подняли шум в прессе. Какое-то время тут даже проходили демонстрации.

– В Приюте Эпштейна?

– Да. – Он потер затылок. – И потом, были еще «зеленые». – (Так называли тех, кого беспокоило влияние народонаселения на окружающую среду.) – А кое-кто говорил, что им придется обходиться минимальными пенсиями, так как правительство не сможет платить всем. Дошло до того, что в лабораторию пришлось нанять охрану.

– Бенни, вы знали кого-нибудь из них? Из охранников?

Он расплылся в улыбке:

– Черт побери, Алекс, я сам был одним из них.

– Правда?

– О да. Я проработал в охране примерно полгода.

– Значит, вы знали Тома Даннингера?

– И Мендосу тоже. Он приезжал пару раз.

– Они ладили?

– Не знаю. – Он задумчиво наморщил лоб. – Я ведь в основном стоял снаружи.

– Как Даннингер относился к тому факту, что у него есть противники?

– Ну… ему это не слишком нравилось. Он пытался всех убедить, давал интервью, даже побывал на одном митинге в городе. Но кажется, что бы он ни делал, что бы ни говорил, становилось лишь хуже.

– А что насчет Мендосы?

– Не знаю, общался ли он хоть раз с демонстрантами. Да ему это было и не нужно. Он иногда приезжал сюда, и все.