– Может быть, – соглашаешься ты.

Да уж. Вспомнишь – вздрогнешь. С Дженной было все сикось-накось. Причем постоянно.

– Да и в любом случае – пусть не мне, но твои старики могли сказать хотя бы Нарену. Он же твой лучший друг. Или Келу могли сказать. Или Гвен. А когда мы все же узнали, они не пустили нас к тебе. Сказали, не хотят, чтобы мы увидели тебя таким.

– Они и в самом деле это сказали?

Сандра отвечает не сразу.

– Буквально не сказали, но подтекст был такой. И мы поняли, что они не хотят. Знаешь, Нарен больше всех давил на них, настаивал. Готов был из Принстона приехать и ночевать под дверью, пока не пустят повидать тебя. А потом ты пошел на поправку.

Ты улыбаешься, вспоминая, как друг захлебывался от восторга, услышав твой голос в трубке.

А потом перестаешь улыбаться.

– Но это же бред, – говоришь ты.

– Что именно? – спрашивает Сандра.

– Отец сказал, что я поправился, ходил и говорил еще за несколько дней до того, как вернулась память. И что я вел себя как обычно в это время.

– И?..

– Так почему я не позвонил тебе? Мы ж встречаемся и говорим каждую неделю, когда я в городе. А почему я не позвонил Нарену? Я ж говорил с ним каждый день. Почему я не писал в «Фейсбук», не рассылал эсэмэски? Почему не сказал никому, что со мной все в порядке? Я же все это сделал в первую очередь, как только вернулась память.

Сандра открывает рот, но раздумывает говорить.

– Ты прав, бред какой-то. Ты бы позвонил или эсэмэску послал – хотя бы затем, чтобы мы тебя живьем не съели за молчанку.

– Именно!

– Ты и в самом деле считаешь, что родители врут тебе?

– Возможно.

– И ты думаешь, что это связано с информацией в твоей медицинской карте? Там написано что-то странное?

– Возможно, – повторяешь ты.