Лука повел ее во двор. В пространстве, замкнутом каменными стенами дома и конюшен, цоканье копыт и грохот колес по булыжной мостовой звучали особенно громко. Здесь было еще жарче, и небольшие энергистические способности Кармиты ничего с этим поделать не могли. Она сняла куртку, игнорируя взгляд Луки, который, не скрываясь, смотрел на ее тело, к которому прилипло тонкое платье.

От одной из конюшен остался лишь обгорелый остов, над пустыми окнами протянулись длинные отметины сажи. Черепичная крыша провалилась внутрь. Кармита мысленно присвистнула. Выходит, Луиза говорила правду. Группы сельскохозяйственных рабочих, прячась от солнца в проемах дверей, жевали большие бутерброды, передавали друг другу бутылки. Лука повел ее к уцелевшей конюшне, и Кармита почувствовала, как люди устремили на нее глаза.

— Можешь поставить Оливера сюда, — сказал он. — Думаю, места хватит. А вон там, в дальнем конце, мешки с овсом. И шланги с водой работают, можешь его сначала помыть, — в голосе его чувствовалась гордость.

Кармита живо представила себе реакцию Гранта Кавана, если бы у него вдруг шланги перестали подавать воду.

— Спасибо. Сделаю это в первую очередь.

— Хорошо. А спать ты будешь в кибитке?

— Думаю, это будет лучше всего.

— Хорошо. Когда закончишь, ступай в кухню и обратись к Сюзанне. Она подскажет тебе, что делать, — он пошел было прочь.

— Грант… то есть Лука.

— Да?

Кармита вытянула руку. Свет отразился от кольца с бриллиантом.

— Она мне его дала.

Лука уставился на кольцо, как громом пораженный. И быстро шагнул к ней. Схватил ее руку и поднес к глазам.

— Где они? — закричал он. — Куда, черт побери, они скрылись? Они в безопасности?

— Луиза дала мне его в тот самый день, когда видела тебя в последний раз, — холодно сказала Кармита и красноречиво посмотрела на сожженную конюшню.

Лука сжал кулаки, по лицу прошла судорога. Его охватил стыд.

— Я не… я… о, черт! Черт побери. Где они? Обещаю, я им не поврежу. Просто скажи мне.

— Да, понимаю. Время было сумасшедшее. Тебе сейчас стыдно. Знаю, ты и волоса на их головах не тронешь.

— Да, — он старался взять себя в руки. — Послушай, мы творили тут ужасные вещи. Бесчеловечные. По отношению ко всем: мужчинам, женщинам, детям. Вину свою я признаю. И ведь когда делал это, все сознавал. Но тебе не понять, что мною двигало. И не только мною. Всеми нами, — в знак обвинения поднял палец. — Но ведь ты не умирала. Не доходила до полного отчаяния. Да я счастлив был бы отправиться к Люциферу, а не находиться в том месте, где нас заперли. И сделал бы это, пошел бы прямо к воротам ада и умолял бы, чтобы меня туда пустили. Но не было такой возможности ни у меня, ни у других, — он согнулся, энергия покидала его. — Ну пожалуйста. Я просто хочу знать, все ли у них в порядке. У нас здесь есть и другие неодержанные, и дети тоже. И в городе есть. Мы о них заботимся. Не такие уж мы чудовища.