— Насчет работорговли?

— Не знаю. Разведывал. В том районе. Я должен извиниться. Но приходите ко мне еще… или звоните, и к вам придут.

— Маршал Смит… о чем из всего этого я могу говорить с другими — если могу?

— А? Да обо всем. Пока вы еще не принадлежите к нашему корпусу или гвардии. Но то, что вам известно, — он передернул плечами, — кто вам поверит? Хотя, если вы будете говорить об этом со своими компаньонами, вы можете настроить их против вас. Некоторые из этих чувств будут искренними и честными. А другие? Хотел бы я знать.

Торби вернулся так поздно, что Леда была и раздражена, и умирала от любопытства. Но она вынуждена была сдержаться и не только из-за того, что их могли подслушать, но и потому, что пожилая тетушка приехала засвидетельствовать свое почтение Радбеку из Радбека и осталась ночевать. Они смогли поговорить только на следующий день, когда осматривали ацтекские реликвии в музее Пятого Мая.

Торби пересказал слова Гарша, потом решился открыть больше:

— Я заглянул в Штаб насчет гвардии, вчера.

— Тор!

— Нет, я не отступлю. У меня есть причина. Гвардия — единственная организация, которая пытается покончить с рабством. Но есть еще и причина, почему я не могу вступить к ним сейчас. — Он выложил свои подозрения насчет Радбека и перевозки рабов.

Она побледнела.

— Тор, это самая отвратительная идея, которую я когда-либо слышала. Я не могу этому поверить.

— Хотел бы я доказать, что это неправда Но кто-то же строит им корабли, кто-то же продает их и управляет. Рабомаркетеры не инженеры, они паразиты.

— Я все еще с трудом верю, что рабство существует.

— Десять ударов бича убедят кого угодно! — Он вздрогнул.

— Тор! Ты же не хочешь сказать, что тебя били?

— Ясно не помню. Но шрамы на спине остались.

Она была очень молчалива всю дорогу домой.