Я беру с ее столика мелкие ножницы и прокалываю палец. Немного жду. Слизав подсыхающую кровь, демонстрирую ранку, которая уже не сочится и сомкнулась.

  - Через десять минут будет только мелкий рубчик. А завтра только полоска. После завтра и она пропадет.

   Мерлен как клещ впивается, садясь на против меня на пуф

  - Рассказывай!

   Я смеюсь.

  - Я тебе уже сказал. У на с отцом чтото не так с чувствами. И еще это, ранки заживают быстро, мало болеем.

   Сама вспомни как в нас твоя семейка вцепилась.

  - Да помню. И теперь кажется начинаю понимать, почему они так с ума сходили пытаясь тебя достать.

  - А теперь, вспомни свои слова, что мы смешаем кровь и у нас она одна? И какая у нас на это реакция?

   Мерлен еще не сообразив нахмурилась

  - А теперь подумай. Ты почти девять месяцев, выращивала внутри себя часть меня. Если он перенял от меня наши с отцом особенности, то сколько раз за это время, у нас с тобой была одна общая кровь? Родила ты недавно. Вот она, в тебе, так и осталась. И мне кажется, ты ее теперь до самой смерти будешь в себе носить и передавать, если еще рожать надумаешь.

   Глядя, как она побледнела, беру ее руки

  - Ты чего?

   От нее идет волна страха и раскаяния

  - Я ее убила.

   Поняв о ком она говорит, сгребаю ее в охапку и трясу.

   Хотя в тайне, радуюсь, что у Мерлен, как и у Второй, ныне Анне, после гормонального сбоя от зачатия, воспитанная практичная жестокость и расчетливость, видимо перерождается в совесть и более человеческие чувства. Ведь, винить она только себя, даже не думая о том кто был исполнителем ее воли.

  - А вот это, не смей и думать! Они вырезали у нее эмбрион. Она даже не успела его почувствовать!

   Прижимаю к груди. Плачет.

  И это хорошо, значит я прав. Она изменилась.