— Энтропия? — остро взглянул Солус.

  — Энтропия, — снова вздохнул я, прочищая легкие и голову: — Чувствовать чужие линии судеб такая морока...

  Слова одной песни очень уж просились на язык, и я не удержался.

  Солусу, похоже, понравилось, и он уже хотел что-то сказать... Но тут сзади кто-то с воплем упал.

  Обычный парнишка, таких в обозе до черта. Вот только смотрел он на меня дикими глазами. Заметив же, что мы остановились и смотрим на него, он вскочил и припустил бежать мимо нас, в лагерь.

  Мы переглянулись, пожали плечами и двинулись дальше.

  Не знаю, поняла меня Филомена или нет. Слишком противно было копаться в ее мозгах. Но она упорно утверждала, что поняла.

  — Что ты поняла? — со вздохом спросил я.

  — Упокоить пропащие души по воле Создателя, уцелевших помирить, — моргнула она.

  Блеать.

  — Ты еще скажи — к вящей славе Господней, — неловко пошутил я.

  — Во славу Создателя, именем его, — на автомате произнесла она, осеклась и уже совсем другим взглядом посмотрела на меня. Не хитреньким, как обычно, а трезвым, острым и удивленным.

  Твою ж мать. Хотя чего здесь странного: если здесь есть Охотники и церковные боевые ордена, почему бы не быть иезуитам?

  — К вящей славе Создателя мы должны прекратить эту войну. Но не уничтожением всех. Примирением. Уничтожать нужно лишь непримиримых. А примирять вы умеете... Как стражи сторожить, а Охотники — находить.

  — К славе его все будет сделано, — поклонилась она, напрочь потеряв образ недалекой горластой бабы, и пятясь удалилась.

  Генерал по хозяйственной части, да, Каллен? Как бы она генералом иезуитов не оказалась. А это те еще ребята на Земле были.