— Ты всё-таки невозможный тупица. Ни о чём сам догадаться не можешь! «К чёрту Моргана, К чёрту Маргошку».

— Погоди, ну что ты… Морган, значит, в неё… О, небеса, чёрные и красные! То-то я смотрю!

— Да, ничего-то ты, Сашечка, не замечаешь. И того не замечаешь… «Что я хочу…»

— Иришка, ну что ты! Может же Морган вернуться.

— Пойдём.

— Куда?

— Куда-нибудь. В жилой отсек. Куда угодно.

— Тише, тише, Иришка! Застрянем в лифте!

— Ну и застрянем, и пусть… «К чёрту лифт. Сашка-деревяшка!»

В каюте жилого отсека, тесной даже для одного, может стать ещё тесней и жарче. Никакая, даже самая холодная порция пустоты в таких граничных условиях существовать не может. Мучивший Ирочку изнутри пузырёк вакуума исчез без следа, вылетел из лёгких вместе с трудным горячим дыханием, схлопнулся, лопнул с треском, а треск потонул в стоне.

Каюта жилого отсека может казаться просторной, даже если вы касаетесь стен пальцами ног и рук, когда придёт охота потянуться.

— Я не хотел говорить. Через шесть… нет, через пять часов мы с Морганом идём к Марсу. Тебе нельзя с нами, слышишь? Останешься на Весте.

— Мм-м… «Это мы ещё посмотрим. О-о-о, говорить не хочется. Тело, как желе. И в этом желе — пульс».

— Мы с Морганом приготовили подарок Маргошке. Она давно мечтала… ты ей завтра утром отдашь. Хорошо?

— Мм-м… «Да, хорошо. Мне хорошо. Бедная Маргошка… А я — нет. Я теперь не бедная. Мне хорошо. Я знаю, почему такой пульс».

— Дядя Володя пишет, они пустили на Марсе Планетарную Машину. Они чуть было не убили его и теперь не остановятся ни перед чем. У нас есть шанс, но…

«Но я знаю, почему так бьётся пульс».

— Понимаешь, Иришка, выбора у нас теперь нет. Или смерть, или жизнь.

«Да, я знаю. Жизнь».

— Я уже выбрала, — шепнула Ирочка, прижимаясь крепче.