Крик Веннера давно затих, но его предсмертная, агонизирующая мысль не оставляла сознание Буркхальтера, пока он шел домой. Этот лыска, не носивший парика, не был сумасшедшим, но имел все признаки паранойи.

То, что он до самой смерти пытался скрыть, было страшно: огромное самомнение тирана, яростная ненависть к нетелепатам. Чувство самооправдания, свойственное, возможно, психически больному. И еще: «Мы — это будущее! Лыски! Нам Богом предначертано править более слабыми людьми!»

Вздрогнув, Буркхальтер с силой втянул в себя воздух. Похоже, мутация была не совсем удачной. Одна группа приспособилась — те лыски, которые носили парики и нашли свое место в окружающем мире. В другую группу входили душевнобольные, которых можно было не считать, так как они находились в психбольницах.

Но прослойка между этими группами состояла, судя по всему, из параноидных личностей. Они не были сумасшедшими, не были и нормальными. Они не носили париков.

Как Веннер.

А Веннер искал последователей. Его попытка была обречена на провал, но пока это попробовал сделать только один человек.

Один лыска — параноид.

Но были другие, много других.

Впереди, на темном склоне холма, приютилось бледное пятно — дом Буркхальтера. Он послал вперед мысль, которая, достигнув мозга Этель, должна была успокоить ее.

Затем его мысль рванулась дальше и проникла в мозг спящего мальчика. Эл, растерянный и несчастный, плакал, пока не заснул. Теперь в его сознании были только сны, несколько обесцвеченные, немного загрязненные, однако их можно было очистить.

И они будут очищены.

ДВА

ДВА

Должно быть, я задремал. Я медленно просыпался от глухого, глубокого грома, явно услышав несколько его раскатов; когда я открыл тяжелые веки, снова стояла тишина. Тогда я понял, что слышал. Это ревели двигатели реактивного самолета, возможно, ищущего меня, поскольку снова наступил день и было светло. Наверное, кинокамера на борту самолета фиксировала местность, и, как только самолет вернется на базу, пленка будет проявлена и просмотрена. Обломки моего самолета обнаружат, если только они попали на пленку. Но пролетал ли поисковый самолет над этим узким ущельем между вершинами? Этого я не знал.

Я попробовал шевельнуться. Это было нелегко. Я чувствовал холод и вялость. Вокруг меня сомкнулась тишина. Я неуклюже поднялся на колени, потом на ноги. Единственным звуком было мое дыхание.

Я закричал — просто чтобы нарушить тишину одиночества.

Я стал ходить, чтобы восстановить кровообращение. Мне не хотелось этого — хотелось лечь и уснуть. Мое сознание продолжало проваливаться в темноту. Вдруг я понял, что стою на месте, и холод уже пробрал меня до костей.