— Займись как-нибудь разумом ласки, — предложил он. — Это чистое безумие. Пойдем. — Он провел ее через толпу к террасе, где были расставлены столики под навесами.

— Коктейль?

— Благодарю.

Она оглянулась на бассейн с акулой. Бартон кивнул: конечно, такое неприятно — с непривычки. Но он-то привык к этому.

— Пойдем куда-нибудь в другое место? — спросил он, сделав паузу и выдвигая ей стул. — В зоопарке может быть весьма неприятно, если ты не…

— Нет. Здесь безопаснее. Нам надо поговорить, а в таком месте можно разговаривать свободно. Никто из лысок не придет сюда ради удовольствия. — Она мысленно «огляделась» вокруг, пробираясь сквозь сумасшедшую мешанину звериных сигналов, затем снова затуманила поверхность своего сознания, защищаясь, и умоляюще улыбнулась Бартону.

Как у всех лысок, их отношения с самой первой встречи стали почти близкими. Нетелепатам могут потребоваться недели дружеских отношений, чтобы узнать друг друга; у лысок такое узнавание происходит мгновенно, часто даже до встречи. В сущности, нередко представление, составленное при первом мысленном общении, оказывается более точным, нежели более поздние впечатления, окрашенные внешним видом и манерой поведения телепата. Если бы они не были лысками, то какое-то время оставались бы друг для друга мисс Коннот и мистером Бартоном. Будучи же телепатами, они невольно, можно сказать, бессознательно оценили один другого еще тогда, когда Бартон был в воздухе; уже при первом мысленном контакте они знали, что взаимно приятны друг другу. С самого начала она стала для него Сью, а он для нее — Дэвид. Нелыска, подслушав их беседу, решил бы, что они давние друзья; было бы неестественно, если бы они вели себя иначе после того, как их сознания полностью приняли друг друга.

— Я выпью мартини, — вслух сказала Сью. — Не возражаешь, если я буду говорить? Это помогает. — Она оглядела, на этот раз в буквальном смысле, окружавшие их клетки. — Не знаю, как ты выносишь это, даже с твоей подготовкой. Мне кажется, лыска может просто свихнуться, оставь его на ночь в зоопарке.

Бартон ухмыльнулся, а его разум непроизвольно начал сортировать заполнившие все вокруг вибрации: обычные обезьяньи пустяки, прерванные истерическим всплеском эмоций, когда капуцин учуял запах ягуара; примитивные вибрации жестокости, исходящие от пантер и львов, окрашенные полутонами откровенной, гордой уверенности; мягкие, почти забавные радиации тюленей. Все это, конечно, нельзя было назвать разумными мыслями: их излучал примитивный мозг животных; однако в основе своей под шкурой или чешуей работало то же самое устройство, что и под каштановым париком Сью Коннот.