— Белый Христос, — тихо повторил он. — Я не хотел этого имени. Я всего лишь человек, Нерина. И никогда не был чем-то большим. Но… что-то ведь спасло меня, что-то сохранило мне жизнь в Час антихриста. Это был Бог. Это была Его рука. Боже… помоги мне сейчас!

Она крепко прижимала его к себе, глядя куда-то поверх него, сквозь окно за его спиной, сквозь яркое небо, зеленый луг, высокие горы, вершины которых кутались в облака. Бог находился здесь, ибо он был везде, за этой синевой, во всех Мирах и в пространствах между ними, и Бог значил мир и любовь.

— Он поможет тебе, — убежденно произнесла она. — Он шел рядом с тобой две тысячи лет назад. И он не покинул тебя.

— Да, — прошептал Тайрелл. — Монс наверняка ошибся. Как все это было… Я помню. Люди как звери. Небо в огне. Всюду кровь… всюду кровь. Больше сотни лет лилась кровь из человеко-зверей, когда они бились друг с другом.

Она вдруг ощутила, как он весь напрягся и задрожал.

Подняв голову, он заглянул ей в глаза.

«Лед и пламень, — подумала она, — голубые лед и пламень».

— Большие войны, — пробормотал он хриплым напряженным голосом и прикрыл глаза ладонью.

— Христос! — вырвалось из его сжатого горла. — Боже, Боже..

— Тайрелл! — пронзительно вскрикнула она.

— Назад, — прохрипел он, и Нерина молча отступила. Но он обращался не к ней. — Назад, дьявол! — Он обхватил свою голову и, стискивая ее в ладонях, склонялся перед ней все ниже и ниже, пока не согнулся пополам.

— Тайрелл, — закричала она, — Мессия! Ведь ты — Белый Христос…

Согбенное тело резко распрямилось, и она увидела искаженное до неузнаваемости лицо. Лицо, внушавшее ей глубокий ужас и отвращение.

Тайрелл постоял так, глядя на нее, затем отвесил пугающе преувеличенный, шутовской поклон.

Она попятилась и наткнулась на край стола. Протянув руку назад, Нерина нащупала лезвие ножа, покрытое толстым слоем засохшей крови. И это тоже было частью кошмара. Она пыталась дотянуться до рукоятки ножа, понимая, что эта сталь может принести ей смерть, и мысленно представила, как кончик блестящего стального лезвия вонзается ей в грудь.

И тут она услышала его голос, захлебывающийся от смеха.

— Он острый? — спрашивал ее Тайрелл. — Он все еще острый, любовь моя? Или я затупил его о священника? Ты попробуешь его на мне? Ты попытаешься? Другие женщины пытались! — его душил хриплый смех.

— Мессия, — простонала она.

— Мессия! — ухмыльнулся он. — Белый Христос! Князь Мира! Несущий слово любви, шествующий невредимым сквозь самые кровавые из войн, что когда-либо обращали мир в прах… о, да, это легенда, любовь моя, уже более двадцати веков. И в то же время это ложь. Они забыли. Они все забыли, что происходило тогда!