— Хочу задать тебе один вопрос, Ухе.
— Хочу задать тебе один вопрос, Ухе.
— Спрашивай, Консех.
— Спрашивай, Консех.
— Когда Ааква обращается к тебе, чем ты его слышишь: головой, сердцем, брюхом?
— Когда Ааква обращается к тебе, чем ты его слышишь: головой, сердцем, брюхом?
Ухе посмотрел на охотника. Жрецу Ааквы привиделось, что божьи табу превратились в призраков, зловеще танцующих у охотника над головой.
Ухе посмотрел на охотника. Жрецу Ааквы привиделось, что божьи табу превратились в призраков, зловеще танцующих у охотника над головой.
— Ты дерзишь, Консех.
— Ты дерзишь, Консех.
Охотник встал, и видение исчезло.
Охотник встал, и видение исчезло.
— Это не дерзость. Мир в моей душе требует ответа. Новые законы Ааквы все мы слышим сердцем и брюхом.
— Это не дерзость. Мир в моей душе требует ответа. Новые законы Ааквы все мы слышим сердцем и брюхом.
— Ты оспариваешь новый Закон, Консех? Охотник замахал руками и ответил жрецу Ааквы:
— Ты оспариваешь новый Закон, Консех? Охотник замахал руками и ответил жрецу Ааквы:
— Я не стану спорить с тобой, ибо Бог Дневного Света обращается ко всем нам, и голос его нельзя заглушить. Но такой закон мог бы предложить любой из нас.
— Я не стану спорить с тобой, ибо Бог Дневного Света обращается ко всем нам, и голос его нельзя заглушить. Но такой закон мог бы предложить любой из нас.
Слуга Ааквы уставился в огонь. Смертоносного копья уже нельзя было различить в куче пылающего хвороста.
Слуга Ааквы уставился в огонь. Смертоносного копья уже нельзя было различить в куче пылающего хвороста.