Не может быть, чтобы никого не осталось в живых! Слишком много времени мы провели вместе, слишком многое пережили… Если демоны, которыми населила эти гиблые места фантазия людей, обладают хотя бы рудиментарным чувством справедливости, Дюжина не может сгинуть полностью!

Я включаю подбородком тепловой датчик в шлеме. Теперь в лицевом щитке можно видеть температурные отпечатки живых организмов и неживых предметов. На бугре, в точке, где я взорвал индивидуальный энергоблок кого-то из людей, я вижу ярко-оранжевую кляксу. Среди камней, откуда бил второй нож, сияет еще одна такая же клякса. Взрыв этого ножа погубил сразу четверых людей. Под камнями тоже оранжевое пятно, но далеко не такое яркое: там остывает человеческий труп. На огромной промышленной свалке — таким предстает поле боя, по которому передвигались недавно мои товарищи, — я насчитываю четыре оранжевые точки. Они затухают на глазах — это тела подстреленных драков покидает жизнь. Чтобы совсем не обезуметь от горя, я стараюсь себя занять. Отсутствие тепловых отпечатков взорвавшихся энергоблоков — свидетельство того, что оружие моих погибших товарищей все еще находится в рабочем состоянии. Прежде чем смотаться, я должен привести его в негодность.

Итак, я остался один.

На короткое время я замираю в нерешительности. Броситься в приступе ярости в пасть чудищу, отомстить за погибших и погибнуть самому? Съежиться от ужаса в тщетной надежде остаться незамеченным? Сдаться, уповая на снисхождение со стороны Фронта Амадина? Попросту отступить, вернуться и доложить Дураку: «Задание выполнено, овьетах. Все мертвы».

Но звук из чрева бункера заставляет меня резко развернуться, держа наготове нож. Судя по тепловому датчику, в развороченной бойнице лежат два трупа. Дальше, внутри бункера, датчик фиксирует шесть не таких свежих, почти остывших трупов. И еще двоих горяченьких, живее не бывает, жмущихся друг к дружке. До меня доходит, что я торчу на виду. Я приседаю, удивляясь, почему до сих пор жив.

Возможно, эти двое живых людей ранены. Неспроста же они не уничтожили меня, хотя могли! Мне хочется еще раз позвать Анту, увидеть собственными глазами тела моих однополчан. Неужели придется положиться на бездушный прибор, вычеркнувший их из числа живых? Но к чему рисковать, к чему лишний раз убеждаться в очевидном? Бессмысленно, как и все происходящее. Непонятно, как можно трястись от страха за свою жизнь, а уже в следующее мгновение ни в грош ее не ставить.

И тем не менее я поднимаюсь в полный рост перед бункером, небрежно зажав оружие под мышкой, и шагаю к пролому, мало заботясь о том, в каком обличье передо мной предстанет верная погибель. Почти не задержавшись на рубеже жизни и смерти, я вхожу внутрь и озираюсь.