— Ты это читал, Язи Ро? — спрашивает Дэвидж, указывая на рукопись.

Я отвлекаюсь от мыслей о прошлом и гляжу на человека. Он пристально меня разглядывает.

— Да, по пути сюда.

— А тебе полагалось это читать?

Мне трудно удержаться и не пожать плечами.

— Не знаю.

Он переводит взгляд на рукопись, приподнимает брови.

— Что, если твое любопытство повредит талме?

Я сажусь, вытягиваю ноги к огню, скрещиваю на груди руки.

— Значит, талме не бывать. А вдруг ей, наоборот, повредило бы, если бы я этого не прочел? Или талма вообще не зависит от того, читал я это или нет?

Дэвидж улыбается и говорит на правильном дракском:

— Почему ты так безжалостен к чадам своим, Ааква? — Видя мое недоумение, он объясняет: — Это из «Кода Овида». «Предания об Ухе». — У него такой вид, словно я — это не я, а трехголовый урод. Он опять переходит на английский: — Возможно ли, Язи Ро, что ты не знаком с Талманом?

Я вспоминаю свой амадинский английский и выпаливаю:

— Более чем возможно, дядюшка, заруби это на своей морщинистой заднице!

Из глубины пещеры доносятся хлюпающие звуки. Дэвидж оборачивается на ребенка, которому положено спать.

— Раз тебе не спится, Гаэзни, берись за шитье.

— Я сплю, дядя, сплю. — Отпрыск Тай давится от смеха. — Просто мне приснился плохой сон.

Но его разбирает такой сумасшедший хохот, что проходит всего несколько секунд — и он уже не может сдержаться. Сбросив одеяло, хохочущий Гаэзни куда-то выбегает. Дэвидж с улыбкой закрывает рукопись.

Я упираюсь локтями в подлокотники кресла и от стыда жмурю глаза. Напрасно я позволил себе унизить учителя в глазах ученика, пусть даже учитель — человек. Дождавшись, чтобы стихло эхо детского смеха, я обращаюсь к человеку:

— Прости меня, Дэвидж, за то, что я назвал тебя «дядюшкой». Как только мы покончим с этим, — я показываю на рукопись у него на коленях, — я улечу. Ты не виноват в том, что я здесь нахожусь. Постарайся не делать положение еще хуже, чем оно есть, — это ни к чему.