Джиллиан смеялась. Хлопала по воде, колотила по ближайшему автоврачу, обхватила дрожащий бок Ватгасети. Тут даже Такката-Джим остановился, пораженный этим, по-видимому, психическим приступом веселья. Смотрел, позабыв о лихорадке на мостике.

— Том! — громко воскликнула Джиллиан. — Я говорила: он не может умереть! Черт побери, я тебя люблю, сукин... О, если бы я пошла, сейчас была бы уже дома!

Фины смотрели на нее; глаза их раскрылись еще шире, они начинали понимать, о чем она говорит.

А она смеялась, и слезы текли по ее лицу.

— Том, — негромко сказала она. — Я тебе говорила, что ты не умрешь! — И не глядя обняла ближайшего фина.

Звуки вернулись к Крайдайки, плывущему в невесомости.

Все равно что слушаешь Бетховена или пытаешься понять песню кита-горбача.

Кто-то оставил подключенной аудиосвязь: вдруг он произнесет еще что-нибудь. Но никто не подумал, что связь действует в обоих направлениях. Слова извне проникали в антигравитационный танк.

Они мучительно ускользали, как проблески мысли большой симфонии, намекали на то, что композитор уловил нечто неуловимое, такое, на что ноты могут лишь намекнуть, к чему мир никогда не приблизится.

Что-то кричит и фыркает Такката-Джим. Ясен угрожающий тон. Ясна и осторожная чистота голоса Джиллиан Баскин. Если бы только он мог понять слова! Но англик для него утрачен.

Крайдайки знал, что его корабль в опасности, но ничего не мог сделать. Старые боги еще не закончили с ним, они не дадут ему пошевелиться. Они должны показать еще многое, прежде чем он сможет служить их целям.

Он уже смирился с периодическими вспышками ужаса — будто ныряешь в глубину на схватку с гигантским спрутом, потом поднимаешься вверх глотнуть воздуха и снова опускаешься в хаос. Когда они снова потащат его вниз, он опять будет захвачен водоворотом идей-иероглифов, бьющимся сном, который чужд его мозгу инженера.

Это было бы невозможно, сохранись его центры речи. Крайдайки горевал о потере слов. Слушал звуки снаружи, сосредоточивался изо всех сил на странном музыкальном — знакомом ощущении.

Не все ушло, решил он. Время от времени он узнавал отдельные слова. Простые слова, в основном названия предметов и имена людей или названия простых действий, связанных с этими людьми.

Это могли сделать и его отдаленные предки.

Но запомнить больше трех или четырех слов он не мог, и поэтому ему невозможно было следить за разговором. Он мог с трудом расшифровать предложение и тут же забывал его, занявшись следующим. Это было мучительно трудно, и наконец он заставил себя отказаться от бессмысленных усилий.