Но, кажется, отвечать лакей не собирался:
— Сэр, впереди по курсу Лозная чаща. Не говорите под руку, а?
«Смотри-ка, — подумалось мне. — Дикие места делают и прислугу дикой».
Раздумывая над тем, как бы поострее срезать зазнавшегося служку, я не придал значения тому, о какой Лозной чаще шла речь, но когда мы снова ушли под лиственную сень, и я смог воочию увидеть это, мне стал понятен смысл сказанных слов.
Оказалось, что это настоящее кладбище паатов. Огромные многоствольные, изогнутые под любыми углами и переплетенные между собой как им вздумается, древние великаны леса были задушены паразитическими объятьями лоз. Лавировать среди этого частокола оказалось невероятно трудно и обоим наездникам пришлось приложить все свое значительное мастерство, чтобы не расплющиться о какую-нибудь свободно болтающуюся лиану.
— Ну почему было не облететь это место? — прошипел я, когда несколько торчащих веточек пару раз хлестнули меня по физиономии. — Почему не поверху?
— Потому что существуют птички и побольше килпассов, — неожиданно проорал летевший рядом Занди.
Как он услышал? Вопрос этот, видимо, так явственно отразился на моем лице, что расхохотавшийся граф пожал плечами:
— Читаю по губам. Поверь, Сет, тебе бы не хотелось встретиться с тем чудовищем лично.
Отвечать на это что-либо казалось бессмысленным, так что я лишь повторил свой другой вопрос:
— Что в сумке?
— Кое-что, способное позволить нам всем остаться в живых, когда окажемся среди аборигенов.
Я стрельнул глазами в сторону Эйтн, но вид у девушки казался столь же недоуменным.
— В каком смысле? — попытался уточнить я, но двух килпассов, будто нарочно, разделило очередное дерево-гигант.
Навскидку до конца пути оставалось меньше часа — хоть с точностью судить об этом было трудно, но, кажется, солнце уже начинало свой неторопливый спуск по небосклону, а значит, совсем скоро путешествию должен был настать конец. Я ждал этого с нетерпением, вся моя задняя часть уже онемела, а ноги затекли. Мочевой пузырь требовательно напоминал о том, что его пора бы и опорожнить. А еще меня обуяла дикая жажда. Ладно, хоть погодка стояла не самая знойная.
Переводя от нечего делать взгляд поочередно на каждого из своих спутников, я отмечал степень внешней усталости каждого из них: Эйтн, хоть называла себя путешественницей бывалой, вымоталась почти так же, как и я сам, с одной лишь только разницей, что каким-то чудом умудрялась выглядеть при этом безукоризненно (усталость в ней выдавали только глаза); Изма, без необходимой дозы райса, дышал через раз, но стоически продолжал управлять килпассом (за него я переживал, ясное дело, больше всех); один только граф вел себя так, будто ему все нипочем (и это просто бесило). Казалось, всем будет глубоко плевать, объявись сейчас вооруженный до зубов отряд махди, — никто бы и бровью не повел.