— Ад! — проговорил Пинегин вслух с горьким восхищением.

Грехов пристально разглядывал огненную гору под ногами. Потом оглянулся, бросил сквозь зубы: — Зарастите скафандры, я опущусь немного ниже, — и повел триер на снижение.

На высоте полутора километров над мечущим колоссальные языки огня наростом грохот достиг апогея, не спасали даже шлемы и звукозащита машины. Но не это заставило Грехова прекратить спуск. Ощущение постороннего присутствия усилилось настолько, что казалось, триер будет сейчас разорван чьей-то грозной и неумолимой силой, что уже занесен гигантский кулак, удар — и аппарат с людьми будет сброшен вниз и втоптан в гору!

Под триером с неистовым треском расцвел многосотметровый алый фонтан, машину подбросило вверх и потащило боком.

— Возвращайся, — прокричал Пинегин. — Нашел время заниматься гусарством.

Грехов не ответил, с упорством одержимого решив добиться своего — чтобы и Пинегин, и пилот прочувствовали то же, что и он в первой вылазке. Они миновали металлическую «черепаху», утыканную рогами антенн, — один из автоматических зондов-наблюдателей, теперь уже к голосу Пинегина присоединился и голос Сергиенко, заметившего их триер через видеотрансляторы зонда. Стиснув зубы, Грехов продолжал опускать дергающийся, рыскающий из стороны в сторону, вверх и вниз аппарат. Страха он не чувствовал, верил, что все обойдется, и наконец поймал то, что искал.

Люди в кабине ощутили болезненный удар по сознанию, чувство одиночества охватило их с такой непередаваемой силой, что хотелось кричать и бежать куда глаза глядят, бежать изо всех сил, лишь бы выбросить из головы этот ужас, ужас одиночества!..

Опомнились они уже далеко от исполинского костра, зажженного волей неведомого существа. Грехов угрюмо вел триер в ночь, окаменев над панелью управления. «Теперь и вы знаете, — думал он, — как бывает велико отчаяние, как оно чудовищно, не по-человечески огромно, когда заслоняет весь мир. Еще не родившись, Конструктор знает, что одинок, и боюсь, эта его реакция на одиночество, пожалуй, единственное, что мы способны воспринять!»

— Я понял, — сказал Пинегин, заворочавшись на сидении. — Ты хотел доказать, что сверх оборотень — живое существо, способное ощущать боль? Я знал это и без твоих экспериментов.

— Одно дело знать теоретически… — пробормотал Нагорин. — Простите…

Пинегин посмотрел на него с удивлением.

— Он летал со мной, — пояснил Грехов. — Он и Диего. Не обижайся, Петр, иначе как бы я смог убедить тебя, что выстрел из ТФ-эмиттера не альтернатива для нас.

Внизу под триером загорелась редкая россыпь огней Марсопорта. Чуть поодаль светился квадрат финишного поля спасательных модулей, эвакуирующих население города. Жизнь на Марсе замирала: УАСС не стало рисковать, и, как только принятые меры оказались недостаточными для остановки роста сверхоборотня, последовал приказ об эвакуации колонистов. К началу второй декады из двенадцати миллионов жителей возрожденной для обитания планеты на Марсе осталось не более сорока тысяч человек, в основном персонал энергостанций, центров связи и автоматических горнорудных комплексов.