— Не упрямься, Аристарх, — присоединился к проконсулу встревоженный Баренц. — Если вы не попадете в станцию, столкнетесь с Конструктором.

— Но прежде он столкнется с «зеркалом», и допускать этого нельзя. Оставьте ненужные словоизвержения, други.

Баренц умолк, как и Грехов.

Станция приближалась, хотя увидеть ее можно было только радарным зрением, да и не ее, собственно, а силовую оболочку, которой она была окружена. Оболочка имела форму бабочки: километровое продолговатое тело, от которого отходили два гигантских, не просматриваемых радарами, зеленовато светящихся перепончатых крыла — экраны «абсолютного зеркала».

Когда до «бабочки» осталась всего одна минута полета, в рубке «пакмака» прозвучал невыразительный голос Забавы Бояновой:

— Аристарх, поворачивай, мы нашли решение и не отступим. Если Конструктора наше «зеркало» не остановит, его не остановит ничто.

— Пропусти меня, — сказал Железовский. — Я хочу быть с вами.

— Это невозможно.

— Со мной Берестов, Забава. Впусти нас.

Ратибору послышался чей-то тихий вскрик, после которого наступила звонкая оглушающая тишина. Все разговоры в эфире разом смолкли, будто перестала работать связь.

— Поворачивайте, Аристарх, — снова проговорила Боянова после паузы; голос у нее был надломленный, хриплый. — Мне контролеры не нужны. Пора умных разговоров прошла, наступила пора действий. И прошу вспомнить, что за нашими спинами Земля…

— Вы же убьете их, амазонка! — вклинился в диалог угрюмо-рассерженный Грехов. — Или вам необходимо добиться цели любой ценой? Какие чувства затмили ваш разум?!

— Что вы знаете о чувствах, проконсул? И о моей цели тоже? Какое вам дело до Земли и людей, ее населяющих? Может быть, наконец скажете, чего добиваетесь вы?

— Забава, — прогремел голос Баренца, — с каких пор ты стала обладать монополией на истину? И на чужую жизнь?! Выключи поле!

До столкновения с коконом поля вокруг станции оставались секунды, Ратибор посмотрел на Железовского и встретил его ответный взгляд, в котором сомнение боролось с решимостью и мучительной болью: комиссар думал не о себе и скорее всего даже не о спутнике, он думал об удивительной женщине, решившейся на жестокий шаг ради спасения — она была абсолютно уверена в этом — ради спасения других людей.

И в это мгновение раздался чей-то близкий рыдающий крик:

— Ратибор, я снимаю поле, быстрее!

«Бабочка» «абсолютного зеркала», мигнув, исчезла, обнажив двухсотметровый цилиндр станции болидного патруля. «Пакмак» метнулся к нему и вспыхнул электрической короной аварийного торможения, погасив свою скорость только у горла раскрывшейся причальной шахты…