– Не может быть, – сказал Малюжкин, приглаживая волосы на висках, – я бы запомнил ваше чудесное лицо…

По редакции уже прошел слух о появлении неизвестной красавицы. Думали, что из киногруппы, снимающей в городе историко-революционный фильм. Все мужчины пошли в коридор покурить. Курили рядом с дверью главного.

– А вы меня узнать и не можете, – сказала Милица. – Я еще вчера была древней старухой с клюкой. Ужасное зрелище, вспоминать не хочется. Вы меня понимаете?

– О да, – сказал Малюжкин.

Милица гибко вскочила со стула, повернулась кругом, сарафан взметнулся и обнажил стройные ноги, и тут же она согнулась, оперлась на воображаемую палку, скривила спину, зашаркала, еле переставляя ноги, и руками двигала с трудом.

Смешно и радостно стало Малюжкину, и он сказал:

– Вы актриса, вы талантливая актриса, вам надо сниматься.

Машинистки, услышавшие эти слова через стенку, вынесли в коридор подтверждение новости: незнакомка была киноактрисой, главный ее хвалит.

Степанов вспомнил две картины, в которыхон эту киноактрису видел. И многие согласились.

– Очень похоже, – сказал Стендаль. – Примерно так это и выглядело. Я сам помню.

– Вы верите мне? – спросила Милица, садясь снова на стул, и глаза ее настолько приблизились к лицу редактора, что тот ощутил головокружение и сказал:

– Вам верю во всем, в большом и в малом.

– Вы ему паспорт покажите, Мила, – сказал Стендаль.

– Не надо, – возразил Малюжкин. – Не надо никакого паспорта. Сейчас Миша подготовит материал, и вы не уходите, ради бога, не уходите. Вы расскажете мне все, как было, что, как, когда. Сейчас же в номер.

– Вместо передовой, – сказал Стендаль, который был еще молод и легко верил в добро.

– Вместо передовой, – подтвердил Малюжкин.

– Мишенька, – сказала Милица, – он, по-моему, в меня влюбился. Он рассудок теряет. Что же теперь делать? Вы в меня влюблены?

– Кажется, да, – сказал тихо редактор, не смея отрицать, но и не желая, чтобы сотрудники услышали об этом.

– Ну, я готовлю материал и в номер? – спросил Миша.

– Конечно. А вы… – и в голосе Малюжкина проявилась жалкая просьба, – а вы посидите здесь, со мной? А?