— Обречены на слабые похвалы. А, философ? Есть и другие возможности. Либо мы пролетим мимо точки касания и понесемся дальше, в каковом случае вся попытка становится никчемной, и мы будем взяты в плен, либо нырнем слишком глубоко и будем захвачены звездным колодцем, затянуты и разбиты на мелкие кусочки. Как капитан я по праву наделен властью принять решение… Но это не совсем обычное плавание, и поэтому я ставлю на голосование. Кто против?

По связи дошло только слабое фырканье, относящееся, несомненно, к Сиссиф, — она поддалась любопытству и включила связь. Его нельзя было истолковать как возражение.

— Же! Значит, попробуем. Я усиленно рекомендую вам потратить некоторое время на проверку ремней и улечься как можно удобней. Если мы заденем поле звезды по точной касательной, то я почти убежден, что «Славная Дырка» сможет выдержать действие затронутых сил. Если не сможет, то это не будет иметь значения, потому что наши тела пропадут задолго до корабля. Хайдбуру. Не имеет значения. Я понятия не имею, чего следует ожидать в физиологическом смысле. Поэтому приготовьтесь как можно лучше духом и телом, потому что через шестьдесят… — Он оборвал фразу и взглянул на хронометр. — …шесть минут все так или иначе определится.

Он прервал связь и начал бешено выбивать на пульте компьютера инструкции и запросы.

— Если есть какое-то утешение, — подумал Флинкс, — так это то, то не будет никакого медленного наращивания силы тяжести на корабле. Они либо преуспеют, либо нет, на такой высокой скорости, что все кончится в один миг. Как сказал Малайка, все так или иначе определится.

Он не желал представлять себе, что случится, если они промахнутся мимо точки контакта и нырнут слишком близко к звезде. Народец в колодец. Не смешно. Он увидел себя и Пипа раздавленным всмятку, плоскими, как бумага, и это тоже оказалось не забавным.

Хронометр, не ведающий жалости к человеческим заботам, продолжал отсчитывать время. Осталось шестьдесят минут… сорок… двадцать… десять… пять… три… две…

А затем — невероятно, до страшного суда осталось только шестьдесят секунд. Прежде чем он нашел время поразмыслить над этим изумительным фактом, произошел легкий толчок. По кораблю растекся, словно желе, безмолвный вопль на самой глубокой бездне времени. Он висел на краю ствола пушки, покуда та отчаянно пыталась проглотить его. А он отказывался быть проглоченным. ОТКАЗЫВАЛСЯ. Булавка среди других булавок в чашке молока, в то время как где-то миллион ногтей скребли по тысяче истерически воющих школьных досок — эрРРРРАААА…