— Будь добр, не тяни меня за рукав. Я с тобой не пойду. Мое место не там. Все тамошние мне не нравятся. Мое место здесь. Это мой дом. И все вокруг знакомы.

— Ты устал…

— Я отдохнул. — Ни разу за весь разговор Мэтт не взглянул на юношу. — Я устану, если ты меня уведешь. Здесь я отдыхаю, нигде я так не отдыхал.

— Тебе не одиноко?

— Нет. Мне было одиноко с Верой, Томом и остальными. Когда я водился с ними, мне всегда было не по себе. Возвращайся-ка ты лучше к ним, Пол.

— Я пришел за тобой, и мне рано уходить, — заупрямился Пол.

— Ну что же, тогда придется уйти мне, — произнес человек в тени. — Доброй ночи, Пол.

Когда он, не выходя из тени, повернулся, оказалось, что его спинной хребет и шея представляют собой с оборотной стороны систему стоек и распорок, придающих устойчивость и объем его фальшивому, сделанному из папье-маше, фасаду.

Лавируя между темными зданиями, он медленно двинулся прочь.

Водосток

Водосток

Мое воображение всегда поражал тот факт, что под многими городами текут подземные реки. Сейчас я заканчиваю свой новый роман («Давайте все убьем Констанцию»), где действие происходит там же, под Лос-Анджелесом, в тоннеле с руслом, которое наполняется только во время дождя. Драматическая сцена разыгрывается на подземной высохшей реке, которая начинается от Билона-Крик и проходит под городом, достигая — ни много ни мало — Глендейла и Голливуда. Выходишь через крышку люка — и вот он, океан, в двух шагах. Я как раз пишу эту сцену.

The Cistern, 1947

Переводчик: С. Анисимов

Весь день лил дождь, и свет уличных фонарей едва пробивался сквозь серую мглу. Сестры уже долго сидели в гостиной. Одна из них, Джулиет, вышивала скатерть; младшая, Анна, пристроилась возле окна и смотрела на темную улицу и темное небо.

Анна прислонилась лбом к оконной раме, однако губы ее шевелились, и наконец, словно после долгого размышления, она сказала:

— Мне это никогда раньше не приходило в голову.

— Ты о чем? — спросила Джулиет.