Конечно так было не всегда. Временами отчаяние и грусть накатывались на него с такой силой, что мрачные мысли глубоко влезали в голову. Перед ним виделся простой и легкий путь, путь, решающий вмиг все его проблемы. Но он не сдавался, он мотал головой, он бил себя по щекам, он громко ругался и гнал от себя эти мысли, гнал их прочь, как дурной сон, как какую-то болезнь, разрушавшую тело и душу. Но был ли он несчастен? Скорее нет, точно нет. Наоборот, потеряв всю надежду, потеряв всех других, свалившись на самое дно, он вдруг почувствовал твердую почву под ногами, почувствовал себя каким-то особенным. Ведь они все были мертвы, а он… он еще нет! Что бы ни случилось с ним завтра, послезавтра, через год, чтобы ни случилось с ним может быть в этот самый момент, буквально в эту секунду, никто и ничто не отнимет у него главного — всего того, что у него уже есть. Ведь он прожил свою жизнь так, как не мог и уже не сможет прожить никто другой. Он видел то, что не видел никто. Чувствовал то, что никто другой не мог чувствовать. Да, он мог умереть там, в тишине и спокойствии, на той старой доброй Земле. Он мог никуда не лететь, мог занять кафедру в НИИ, мог выйти на пенсию под старость, получать хорошие гонорары от государства, пить чай в небольшом загородном домике, бить комаров, давить мух медленно и верно проживая оставшиеся дни в своей зоне комфорта. Он мог быть одним из многих, одним из десятков, а может и сотен миллиардов людей, некогда живших и умерших на этой планете. Но он не был таким. Он был другим, единственным в своем роде, последним. Все лучшее и худшее, что было когда-то в человеческой цивилизации, было в нем, в сером веществе, наполнявшим его черепную коробку. Он сам себе был закон и законодатель. Он был царем, президентом, императором этой Земли, он был Богом!

Но был ли он? Точно ли он был жив? — нередко посещали его и эти мысли. Он вспоминал слова Хью, этого призрака, этого воображаемого существа, жившего в его голове. «Ты мертв, ты просто этого не понимаешь». Слова эти эхом долетали откуда-то издалека, и тень мрачного сомнения окрашивала в темные тона его недавние светлые мысли.

Впрочем, Хью он уже давно не видел, как не видел и никого из них. Они не приходили к нему как раньше, не разговаривали с ним, не спорили. Лишь иногда, выходя в потемках на улицу, он видел тени, мелькавшие меж деревьев, слышал чьи-то отделенные стоны вдалеке. Поначалу они пугали его, он спешил к себе обратно, пытался запереться от них и не вылезать до тех пор, пока не рассветет и тени не исчезнут. Но вскоре этот страх прошел и на смену ему пришло обычное безразличие. В конце концов, что могли они сделать ему? Ему! Кем были они, по сравнению с ним, с последним, с живым?! Кем были они, кроме завистливых видений, способных лишь шептать в лесу или у него в голове?!