И все-таки зуд никуда не делся. Я завертелся, пытаясь в окружающей розовой правильности найти его причины. Не найдя их, Я испытал новое чувство. Радость. Оно заставило Я радостно заколыхаться. Колыхаться было приятно. Розоватое светлело в месте толчков и издавало смешные звуки.

Колыхнувшись особенно сильно, Я ощутил боль. Это было странное, пришедшее извне чувство. Извне сообщало, что ему больно, и Я поумерил толчки.

Боль была лишней и мешала правильности, но пробудила в Я интерес к извне. Осторожными касаниями Я выяснил, что извне ему подчиняется. Это правильно. Это было хорошо. Радостно.

МОЕ! Новое открытие заставило Я на мгновение замереть. Это было словно вспышка розового света. Я вдруг ощутил себя цельным. Ощутил, что извне — это просто шкура. Ощутил, что извне шкуры есть другие правильности — пустошкуры, а еще извне — древодом, и это правильно, тепло и вкусно, а извне древодома есть другие древодома, а в них пустошкуры. Какие-то были МОЕ, какие-то — НЕ МОЕ, и это было неправильно. Злость. Это было новое чувство. Но не то. Зудело не оно.

Зуд. Я решил, что именно это мешает спокойно пребывать в радостном розовом небытии. Зуд был извне извне. Извне всего, что МОЕ.

Зуд должен был стать МОЕ, как и все остальное. Заставив стоявшие на дороге пустошкуры расступиться, Я направил шкуру к большому извне.

Свет. Не розовый. Не приятный. Белый. Острый. Делавший больно шкуре. Я тревожно заколыхался, и зуд кольнул сильнее, очень сильно. В окружающей древодом правильности ощущалось НЕ МОЕ. С уколом пришло имя. Новое имя. Зуд извне извне назывался «СТРАХ».

* * *

Филешки редко покидали пределы своих гнезд, так что приходилось включать инфракрасный режим, чтобы разглядеть их тела в плотной мешанине ветвей. Вот уж действительно муравьи. Коллективный разум, ха. Точат свою трухлявую корягу, собирают на верхних ветках какие-то черные шипастые, гадкого вида плоды. Тащат их в гнездо, ферментируют и жрут. И, главное, все бабы. То есть сисек у них особо не было видно, так, рудиментарные какие-то мешочки, но между ног точно щель. Только присовывать в эту щель некому — так, по крайней мере, яйцеголовые считали до экспедиции Ксяо Лонга в прошлом году.

После того как с Филлет сняли статус заповедника, братья-охотники посещали планету не раз и не два. Уже в десятке-другом коллекций имелись чучела филешек, мумии филешек, скелеты филешек — кто что предпочитал. Но Гудвин не спешил. Это Последняя, Ультима (как говорил он иногда) Добыча, после нее чего еще желать? Нет, уже десять лет он старательно оттягивал визит на Филлет, охотясь на сумрачных кризоргов Инея и китоврасов Шторма, на юпитерианские е-клауды и фатихов с Медины.