«Но такого приказа может и не быть».

– Согласна. Но, если Иниго наша последняя надежда и он на борту того корабля, мы не имеем права рисковать. «Линдау» – небольшой корабль, у него нет резервов, и бежать Аарону некуда. Благоразумнее было бы подождать, пока он доберется до Конуса. Это расширит наши возможности с тактической точки зрения.

«Хорошо, Паула, хоть такое и маловероятно, но нам необходима сейчас каждая искра надежды».

– Обещаю, я не дам ему уйти. У меня есть корабль, который в случае необходимости быстро доберется до Конуса.

Он снова бежал по огромному залу под хрустальным сводчатым потолком. Перед ним врассыпную разбегались люди, испуганные люди. И дети. Дети со слезами на милых личиках.

При всей своей растерянности и смятении он знал, что так быть не должно. И крепко держался за эту мысль. Единственное твердое убеждение в обезумевшем мире. Человеческое общество должно защищать детей. Лишь на этом фундаменте он чувствовал себя уверенно. Вот только в физической реальности, его окружавшей, уверенность ничего не стоила.

Вокруг непрерывно стреляли из всевозможного оружия и красивые разноцветные линии энергетических зарядов чертили в воздухе замысловатые узоры. Силовые поля застилали изображение розовато-лиловым туманом. А потом обрушилась какофония воплей.

Он бросился бегом к стайке рыдающих детишек. Плохо. За ним ринулась тьма, хлынувшая по залу морским приливом. Она окутала его. И в вихре разноцветных искр он почувствовал на своем плече ее руку. Боль пронзила тело, устремляясь к сердцу.

– Ты не уйдешь от меня, – прошелестел ее голос.

Он отчаянно забился, стараясь освободиться от ее хватки, и боль сменилась еще более пугающим холодом.

– От меня никто не уходит, – сказала она.

– Я уйду! – вырвался крик из его пересохшего горла. – Я не хочу.

Вдалеке, у самого края тьмы взметнулся очередной вихрь разноцветных огней. Он рванулся из последних сил…

…и больно ударился о пол каюты, выпав из койки. Зрение застилал странный черный туман, не давая сосредоточиться на переборках «Линдау». Пелена пульсировала в такт ударам его сердца и вспучивалась, словно что-то рвалось наружу из его кошмарного сна. Он застонал и крепко зажмурил глаза, пытаясь избавиться от наваждения. Но боль все еще билась где-то за висками, пугая надвигающейся дьявольской мигренью. Потом он вспомнил корону тонких серебристых игл, торчавших из его головы, пронзавших кожу и легко проходивших через кость до самого мозга, и жестокий красный свет, затопивший его разум вплоть до последних жалких остатков его личности. «Делайте, – кричал он в пустоту. – Давайте, только скорее». Острые безжалостные когти впились в мозг и начали вырывать целые куски. Теперь его вопли были беззвучными, и он кричал снова и снова, пока в его истерзанном разуме не осталось ничего. Ни одной мысли, и он перестал думать…