— Не может быть. — Изо рта у него снова вырвалась пара затейливых струек дыма. — У тебя галлюцинации. Почему ты уставился в потолок?
— Да потому, — ответил я, — что в потолке пробит люк, если, конечно, это не очередная галлюцинация, а за ним спрятан девятифутовый медный перископ немецкой фирмы «Лейка»!
— Послушать только, что несет этот юнец, — процедил фон Зайфертиц, обращаясь к своему альтер-эго,[4] которое неизменно присутствовало на его сеансах в качестве третьего участника. Как только доктор переставал обливать меня презрением, он принимался бросать ремарки себе самому. — Сколько порций мартини ты влил в себя за обедом?
— А вот этого не надо, фон Зайфертиц. Я пока еще не путаю сексуальные фантазии с перископом. Ровно минуту назад потолок заглотил длинную медную трубку, верно?!
Фон Зайфертиц взглянул на свои огромные часы весом с фунт, понял, что обязан уделить мне еще полчаса, со вздохом бросил сигарету на пол и затоптал начищенным ботинком, а потом щелкнул каблуками.
Вам доводилось слышать звук мяча, отбиваемого настоящим профи, таким, например, как Джек Никлаус?[5]
Именно такой звук издали штиблеты моего германского друга, когда он щелкнул каблуками в знак приветствия.
— Густав Маннергейм Аушлиц фон Зайфертиц, барон Вольдштайн, к вашим услугам! — Он понизил голос. —
Я думал, он скажет «Doktor». Но нет:
—
Собрав последние силы, я поднялся с пола.
Еще раз
Перископ как ни в чем не бывало заскользил с потолка вниз; такой безупречной фрейдистской сигары я не видел ни до, ни после.
— Такого не бывает, — вырвалось у меня.