– Насколько я понимаю, обычным людям Великой Бразилии пришлось платить за Тихую войну, оккупацию систем Сатурна и Юпитера – а большие кланы богатели на украденных технологиях, – заметила Эми. – А теперь правительство хочет воевать с Тихоокеанским сообществом из-за кусков льда в пустоте. Дочерей и сыновей призовут в армию, исчезнут последние крупицы свободы, города превратятся в мишени для вражеских ракет. Людям надоело. Они хотят перемен.
– Но ведь простым хотением ничего не изменишь, – сказал Фелис и передвинул пешку на шестую горизонталь, угрожая уцелевшему слону Эми.
– Это ты из личного опыта? – с лукавой усмешкой осведомилась она.
Пару недель назад она коротко остригла волосы и выкрасила их в иссиня-черный цвет, а теперь накрасила и губы темно-пурпурной помадой, положила черные тени под глазами, подчеркивающие хрупкую белизну кожи.
– Нужно понимание того, что и как следует менять, – заметил Фелис.
– Возможно, они хотят того, что было у нас до войны, – сказала Эми и передвинула ладью на клетку в сторону. – А не хватает лишь вождя, который бы показал правильную сторону.
Фелис увидел, что если он возьмет слона, то ходом ладьи ему будет поставлен мат, и двинул вперед последнюю оставшуюся пешку. Эми вывела слона из-под угрозы, поставила шах, заставила отступить вражеского короля, затем привела вторую ладью на ту же горизонталь – и поставила мат.
– Я уже давно проиграл, – потирая онемевшие пальцы левой руки, объявил Фелис.
Теперь он получал дозы стероидов внутримышечно и инъекциями, но эффект был не лучше прежнего.
– Всегда дерешься до конца, – заметила Эми.
– Так учили.
– Твой нос выглядит совсем неплохо – по крайней мере, в здешнем свете.
– Думаю, я начал меняться еще до того, как Эдз Желот сломал мой нос. Надеюсь, перемены продолжаются, – сказал Фелис.
– Но не с твоими эндшпилями.
– Если не доигрывать всякую игру до конца, как надеяться на выигрыш?
– А что бы ты сделал, если бы пало правительство? – спросила Эми.
– Если бы случилась революция?
– Если бы она победила.
– Не знаю, – признался Фелис. – Это еще не значит, что нас освободят.
– А если освободят?