Сначала я решил, что она – мирская диаконисса; могу поклясться, мне и в голову не пришло, что она может быть священной диакониссой. В уставе не было пункта, запрещавшего им выходить из покоев, но я никогда не слышал, чтобы они это делали.
Не думаю, что она меня заметила прежде, чем я сказал: «Мир тебе, сестра».
Она вздрогнула, подавила крик, но потом собралась все-таки с духом и ответила: «Мир тебе,
И только тогда я увидел на лбу ее звезду Соломона, знак семьи Пророка.
– Простите, старшая сестра, – сказал я. – Я не увидел в темноте.
– Я не оскорблена.
Мне показалось, что она завязывает разговор. Я понимал, что нам не следовало говорить наедине: ее смертное тело было посвящено Пророку, так же как душа – Господу, но я был молод и одинок, а она – молода и очень хороша собой.
– Вы прислуживаете его святейшеству этой ночью, старшая сестра?
Она покачала головой:
– Нет, я не удостоилась чести. Жребий пал не на меня.
– Должно быть, это великая честь – лично служить Пророку…
– Разумеется, хотя я не могу судить об этом по своему опыту. Жребий еще ни разу не осчастливил меня.
Она добавила с горячностью:
– И я немного волнуюсь. Поймите, я здесь совсем недавно.
Несмотря на то что диаконисса была выше меня по чину, проявление женской слабости тронуло меня.
– Я уверен, что вы проявите себя с честью.
– Спасибо.
Мы продолжали беседовать. Выяснилось, что она пробыла в Новом Иерусалиме даже меньше, чем я. Она выросла на ферме в штате Нью-Йорк и была отобрана для Пророка в семинарии Олбани. В свою очередь я рассказал ей, что родился на Среднем Западе, в пятидесяти милях от Стены Истины, где был воплощен Первый Пророк. Я сказал ей, что меня зовут Джон Лайл, а она ответила, что ее зовут сестра Юдифь.
Я совсем забыл и о дежурном офицере, и о его неожиданных проверках и готов был болтать всю ночь, как вдруг услышал, что мой хроно прозвенел четверть первого.