Когда капсула носом врезается в землю, Арика продолжает держаться за ее передний край, принимая бóльшую часть удара на себя. Она продолжает цепляться за верхушку, когда капсула отскакивает от земли, но теряет хватку, когда еще через сто метров та с силой ударяется о дорожное полотно во второй раз. Арика падает на землю отдельно от капсулы и катится по дороге, пока ее запасы силы испаряются, и клеточная структура силком нагоняет реальность. Капсула отклоняется в сторону и врезается в отбойник, после чего — искореженная, но удержавшаяся в вертикальном положении — останавливается посреди дороги на расстоянии шести-семи машин впереди самой Арики.

Секунды мучительно долго тянутся одна за другой.

— Я лишилась сил, — со стоном произносит Арика. — Я больше не могу летать. — Ее никто не слышит. Радиостанция сломана. Я больше не смогу поднимать машины, — думает она. — Не смогу справиться с опасными животными. Мне придется тратиться на еду.

В мягком свете салона капсулы она видит Салли, которая по-прежнему надежно пристегнута к сиденью ремнем безопасности. Она не замечает ни крови, ни очевидных травм, но на таком расстоянии — да еще и с учетом удара об землю головой (а заодно и плечами, позвоночником, ребрами, бедром и левой лодыжкой) — зрение Арики едва ли заслуживает ее собственного доверия.

Даже если ВМСА засечет, что ее GPS-трекер остановился — или, что более вероятно, просто исчез — и сразу же пошлет за ними самолет, дорога к ее последнему известному местоположению займет целых полчаса. И даже если бы муж Салли вышел из машины и отыскал напавшую на нее рептилию, отличить австралийскую медноголовую змею от тайпана в такой темноте попросту невозможно — а значит, нет и способа выбрать нужный антидот. Я больше не могу летать, и Салли Брайант уже не спасти.

Она снова видит проблеск красного маячка. Арика понимает, что время в реальном мире продолжает идти в обычном темпе. Последние двенадцать лет она самопроизвольно погружалась в ускоренное время всякий раз, когда ей требовалась пара мгновений, чтобы подумать. Но это лишь один из миллиона трюков, которыми она уже никогда не сможет воспользоваться. Минуты и секунды. Не часы и минуты.

Разве что.

Усилием воли Арика стряхивает мельтешащие перед глазами звезды. Мучительно медленно поднимается на ноги. Идет к капсуле. Стараясь наступать на здоровую ногу и сжимая поврежденную руку в попытке остановить боль, ей удается идти ровной, пусть и дерганой, шаркающей походкой. Она сосредотачивает внимание на мерцающем маячке капсулы, стараясь не сводить с него глаз, чтобы каждая вспышка лампы отпечатывалась на одних и тех же точках ее сетчатки; так продолжается до тех пор, пока Арика не оказывается достаточно близко, чтобы сесть на землю и опереться на капсулу спиной. Протянув руку к ее нижней части — и морщась от болезненного движения треснувших ребер — она свободной рукой открывает крышку отсека с оборудованием. Два из пяти лотков с медицинским оснащением частично выдвигаются из своих ячеек. Арика вынимает один из них и кладет его на дорогу. Она не медик, но иногда доставляет врачей на место чрезвычайной ситуации, когда заранее известно, что самого пациента двигать нельзя.