Коридор, через который я попал в рубку, совершенно точно должен продолжаться и по другую сторону дыры от попадания. Но сколько я не искал хоть малейшую щель, ничего не нашел. С той стороны все сплавилось значительно качественнее. И только после всего этого мне пришло в голову, что капитана корабля надо бы вынести на улицу, что я и сделал.

Когда лег спать, долго крутил шарики в руках, думая о дальнейших своих действиях.

На следующий день решил заняться поиском веток для стрел, а заодно обследовать местность. Место засады вчерашнего хищника я обнаружил, как и то, что он ушел. Больше вокруг корабля следов купных животных не видел. А вот со «снарядами» к луку не повезло, нормальные ветки на деревьях или кустах отсутствовали, поэтому пришлось довольствоваться, чем придется. Оставшееся время потратил на строгание и худо-бедную шлифовку стрел и приделывание к ним наконечников и оперения.

Вечером, по аналогии со вчерашним, раздумывал о завтрашнем дне, катая в руках шарики. Я, когда мне было тринадцать лет, увидел в руках одного старика из другой коммуны четки. Ну, и спросил, что это и почему он крутит их в руках. Так вот он сказал, что это действие его успокаивает и создает философский настрой. Вот и мне после вчерашнего необходимо успокоиться. По крайней мере, что вчера, что сегодня это действие меня успокаивало. Не заметил, как уснул.

А ночью мне стало плохо и начались галлюцинации. Потяжелела голова, налилась свинцом и начала гудеть, словно улей. «Отравился», — мелькнула у меня мысль. — «Еда оказалась порченой». Перед глазами мелькал тот хищник с птичьим клювом, змей, который меня чуть не съел, еще какие-то никогда не виденные мной животные. Воображение рисовало портреты и фигуры незнакомых мне людей, какие-то здания, превращающиеся в ничто.

Сколько длилась моя болезнь, не знаю. Я потерял ориентацию во времени, что никогда со мной ранее не случалось. Когда впервые пришел в себя, создалось впечатление, что меня пропустили через мясорубку. Болело все: мышцы, кости, суставы. Даже просто пошевелиться было очень трудно. И только на третий день я почувствовал, что могу не только шевелиться, но и подняться. Осмотрелся.

— Фигассе, — я в изумлении открыл рот, — вот это я покуролесил!

Все вещи были разбросаны по рубке, как будто некий варвар добрался до вещей и все непонятное в раздражении разбрасывал в стороны. Хуже всего то, что не только не помню, чтобы делал нечто подобное, но даже видений, где я с кем дрался или что-то искал, у меня не было. Вероятно, это происходило в моменты полного помутнения рассудка.