– А если она имеет естественное происхождение, это все меняет? – возразил Ракеш.

– Нет, но кое-какое значение это все же имеет, – ответила Парантам. – Все стремления, все ценности и приоритеты достались тебе от биологических предков. От одних потребностей ты избавился, другие усилил, но тебе никогда не приходилось решать: «Каким я должен быть, исходя из первооснов – если закрыть глаза на все качества, унаследованные мной от прародителей? Как мне следует жить? Каких ценностей придерживаться?»

– Ладно, я понял, что ты имеешь в виду, – сказал Ракеш. – Такой первоосновы нет. Я рискую заразить Ковчег собственными ценностями. Но если ковчегцы унаследовали эту долгую зиму в своем сознании – и какая-то притаившаяся в глубине часть их разума лелеяла ее точно так же, как я ценю некоторые из человеческих качеств, не имея на то хоть сколько-нибудь значимой, универсальной причины, – то должны были унаследовать и интеллектуальную весну. Я поделился с Зей несколькими простыми фактами из области естественных наук; я не колонизировал ее мозг нанороботами и не превращал ее в нечто чуждое ее природе. То, что она собой воплощает, изначально принадлежит всему ее виду – ничуть не меньше, чем смиренный настрой ее соплеменников. И лишь по воле случая они стали жертвой обстоятельств, не дающих им реализовать эту врожденную способность – до тех, пока они не окажутся на краю гибели. Разве что-то могло оторвать их от нейтронной звезды и при этом дать достаточно времени, чтобы их культура успела перезагрузиться до состояния, в котором они сумели бы себя защитить?

Парантам умолкла. Ракеш оттолкнул тарелку с едой. Он мог сколько угодно проклинать Отчужденных, мог выслушать Зей, мог выслушать Парантам, но Парантам, в свою очередь, могла тысячи лет обсуждать плюсы и минусы, не становясь на чью-либо сторону. Как бы сильно он ни ненавидел свое положение, решение оставалось за ним. Он не мог просто уйти, сделав вид, будто никогда не видел Ковчега, как не мог и обратиться с воззванием ко всему диску в надежде найти того, кто возьмет ответственность на себя.

– Что, если мы пробудим их ровно настолько, чтобы они смогли вступить с нами в осмысленный диалог – как у нас с Зей – а потом предоставим им право выбора. Мы могли бы предложить им простой способ вернуть свой покладистый нрав – по желанию, в индивидуальном порядке. Они не могут дать согласие на мое предложение, но если мы поместим их в состояние, которое даст им возможность осознать мой вопрос, это не значит, что они будут обязаны оставаться в нем и дальше. Образ мышления Зей нельзя было назвать идеально самоподдерживающимся: переход в это состояние еще не гарантировал, что ему будет отдано предпочтение. Каждый член их сообщества по-прежнему сможет обдумать ситуацию и принять собственное решение.