На рассвете пришла хозяйка квартиры и ощупью двинулась на кухню, где отдыхал Уайлдер. Он сидел, расслабленный, на полу, спиной к плите, разбросав вокруг остатки еды. Ему удалось найти несколько консервных банок и две бутылки красного вина в обычном тайнике – под днищем гардероба в спальне. Открыв банки, Уайлдер занялся магнитофоном на батарейках, найденным среди детских игрушек: похрюкал и порыгал в микрофон, потом прослушал, что получилось. На серию отрыжек удалось наложить вторую и третью, причем все это собственными руками – пальцами с обгрызенными грязными ногтями.

Кларет навеял приятную дрему. Размазывая красное вино по широкой груди, Уайлдер дружелюбно посмотрел на ошарашенную хозяйку, которая, зайдя в кухню, споткнулась о его ноги.

Женщина, нервно положив ладонь на горло, уставилась на Уайлдера; он припомнил, что когда-то ее звали Шарлотта Мелвилл. Имя теперь существовало отдельно, как сорванный ветром со спортсмена жилет с номером. Уайлдер часто бывал в этой квартире – поэтому ему и показались смутно знакомыми детские игрушки и мебель, хотя кресла и диван передвинули, чтобы прикрыть тайники.

– Уайлдер?.. – тихо, словно с некоторым сомнением, произнесла Шарлотта Мелвилл. Ночью она пряталась с сыном тремя этажами выше, в квартире статистика, с которым недавно подружилась. С началом рассвета, когда все утихло, она вернулась, чтобы забрать остатки запасов пищи и уйти – теперь насовсем. Быстро опомнившись, она критически осмотрела плотного мужчину с распахнутым лоном, который лежал, словно дикарь, среди бутылок; его грудь украшали красные полосы. Она не ощущала потери или оскорбления, как данное приняв хаос в квартире и крепкий запах мочи в ванной.

Уайлдер, похоже, дремал, и Шарлотта Мелвилл медленно двинулась к двери. Вдруг Уайлдер потянулся и ухватил женщину за лодыжку; встав, обошел вокруг нее, подняв магнитофон, словно собирался нанести удар. Но он только включал и выключал магнитофон, демонстрируя коллекцию отрыжек и хрюканий, довольный, что может похвалиться неожиданным мастерством.

Первый раз ударив ее и прижав к полу, Уайлдер попытался записать ее прерывистое дыхание, но ленту зажевало. Он аккуратно расправил ленту, нагнулся и снова начал шлепать женщину; и остановился, только когда записанные крики его удовлетворили. Во время неуклюжего полового акта на матрасе в детской спальне Уайлдер оставил включенный магнитофон рядом на полу и проигрывал запись короткого насилия, с наложенным треском разрываемой одежды и злобного пыхтения.

Потом ему наскучили и женщина, и игры с магнитофоном; он зашвырнул аппарат в угол. Звук собственного голоса, пусть и грубого, вносил какую-то дисгармонию. Говорить вообще не хотелось, как будто слова придавали всему неправильный смысл.