– Все великие империи со времен Римской были глобальными попытками превратить людей в единообразную массу праведников, – говорил Скагс. – Стратегия состояла из двух фаз. Сначала было необходимо территориальное завоевание как можно большей части пространства, потом в ход шло насаждение на завоеванных землях идеологии победителей. Римская империя была первой, за ней были другие. Англия, маленькая страна, благодаря своему флоту подмявшая под себя полмира, Наполеон, которому дали отпор только тогда, когда под его железной пятой лежало пол-Европы, фашистская Германия и коммунистическая Россия. Это только самые очевидные примеры. Во времена инквизиции люди были запуганы до такой степени, что элементарно боялись грешить, боялись сделать хоть что-то, что могло вызвать неудовольствие церкви. Большинство монархий, львиная доля всех военных хунт, все это были попытки наших конкурентов.

– Не может быть, – сказал я в очередной раз. – Коммунизм и фашизм столкнулись между собой, так какой же в этом смысл, если за ними стояла одна и та же фигура?

– Ситуация с Гитлером вышла из-под контроля, – сказал Скагс. – Небеса не собирались устраивать бойню, в которой погибли больше тридцати миллионов смертных. Но от тесного общения с посланцем Сам Знаешь Кого Адольф просто слетел с катушек, как у вас говорят, и возомнил себя чуть ли не пророком Мухаммедом.

– Сталин тоже пай-мальчиком не был.

– Не был, – согласился демон. – Но жесткий диктат подразумевает жесткие меры, по крайней мере на начальной стадии. Он кое-где перегибал палку, но, между прочим, некоторые смертные в вашей стране до сих пор вспоминают те времена с ностальгией. Германия же вспоминает Адольфа только со стыдом. Так вот, когда эксперимент с Гитлером вышел из-под контроля, Небесам пришлось бросить на него вторую свою перспективную структуру в этом мире. Поскольку изначально за обеими армиями стояли высшие силы, война получилась такой длительной и кровавой, какой она получилась.

– Ладно, – сказал я. – С этими империями и диктатурами мне все более-менее понятно, хотя скорее менее, чем более. Но я никак не могу взять в толк: при чем здесь я?

– Я как раз подхожу к этому вопросу, – сказал он. – Если Сам Знаешь Кто хочет завершить игру с максимальным перевесом на своей стороне, потому что ему не терпится начать другую игру, на новом поле и по другим правилам, его извечный противник, наш Шеф, заинтересован в прямо противоположном.

– Разве он тоже не стремится к победе?

– Нет, потому что победа будет означать окончание игры. А Князя устраивает такое положение дел, ему нравится этот мир, и он не хочет уходить, тем более что уходить ему некуда. Конец игры будет означать конец для него самого. Поэтому он всеми силами пытается сделать так, чтобы игра продолжалась.