А я возьми, да и ляпни. Первое, что в голову пришло. Вот это самое, про априорное… А они, значит, решили, что я из азербайджанской группировки. Язык, типа, похож.

Я решил тут объясниться, по-человечески.

А у них один такой здоровенный лоб был. Ну, бычара просто. Они его Быком и называли. Так тот, не стал ждать, пока я дам толкование терминам, а достал ба-альшой такой пистолет. Во-о такой! Смотрите. Вы куда смотрите? Я показываю! Во-о такую «дуру» достал и мне в голову – «бах!-бах!-бах!»

Что? Да-да, именно три раза. Я еще, помню, удивился – зачем три раза?

Хватило бы и одного… Но, ха-ха, как видите, не хватило. Дырки во лбу видите? Ага. Вот эти.

Это у них гнездышки теперь. У кого, у кого? У пуль, разумеется. Только вы туда пальцами не лазьте. Они могут разозлиться. И я не уверен, что у вас в голове они тоже захотят гнездышки свить… Ага… Не захотят. Башку разнесут, да домой и вернутся.

Чего вы на меня уставились? Я сам обалдел, когда узнал!

А то, помнится, лежу на асфальте, дождик такой ме-ерзкий капает… А я думаю: «Вот я покойник, к примеру. Так чего за мной ангелы не прилетают? Или там черти? Я не знаю, чего заслуживаю больше… Так, блин, неужели я вообще никого не интересую?! Вот проклятье! Всю жизнь никому нужен не был, и даже сейчас… Нет, вот собачка подошла, заинтересовалась. Лизнула даже. И тоже ушла, проклятая!»

Так я лежал-лежал. Мерз, понимаете ли.

Приезжает, наконец, опергруппа. Ну, думаю, явились – не запылились… Давай меня мелом обводить, фотографировать.

Слышу разговоры:

– Вот и из прокуратуры пожаловали… Это, конечно, хорошо. А когда, мол, труповозка подъедет? – это один, значит говорит.

– Дык к утру! – другой отвечает.

Я как представил себе, что до утра буду здесь под дождем мокнуть, так и плюнул на это дело. Встаю, отряхиваюсь и говорю:

– Спасибо, конечно, граждане начальнички, но мы, покойники, тоже люди. И до утра валяться в подворотне не приучены…

Смотрю я, значит, на этих самых оперов, как на них фуражки вверх, к МКС стартуют, как они орать начинают и разбегаться в разные стороны, и до меня доходит: если меня пристрелили, а я тут хожу и мерзну, да на неврастеников впечатление произвожу, значит, пристрелили меня, все-таки, не до конца. Тогда я зову этих самых нервных оперативников и произношу так, с укоризной:

– Братцы, – говорю. – Начальнички вы разлюбезные. Извольте из мусорного бака-то вылезти, да и разобраться: куда мне ехать? В морг или в поликлинику? И на чем? Сами посудите – если в морг, то на трамвае ехать как-то неудобно… Пассажиры не поймут.

Смотрю, оперативники мои как-то приободрились, вылезли из-за мусорки, бочком, эдак, ко мне подошли, только в лицо смотреть боятся. Еще бы: морда небритая у меня, самому страшно в зеркало пялиться. Да еще и в крови вся…