Осадили девки коней, загляделись:

– Не продашь ли гребешок, добрый молодец? Богатырю о своей красе думать негоже, а нам, девицам, как раз положено!

– Продать не продам, а спешитесь – так подарю.

Пошушукались кикиморы, посмеялись. Спрыгнула старшая с моего Сивки:

– Повезло нам, девоньки, на гнилой товар пришел слепой купец! Коней выкупает, а красных девок не замечает!

– Какие вы девки – пеньки лесные сучковатые, только ночью шкодить и можете, коней да молодцев морить!

– Гляди-кось, знающий выискался! А то пошел бы с нами, потешился; иные молодцы пешими своих коней догоняли, на нас заглядевшись!

Протянул я кикиморе гребень:

– Нет уж, благодарствую, что-то не в охотку.

Скакнула наглая девка ко мне на руки, обвила за шею, устами по устам скользнула:

– Не передумал, добрый молодец?

– Днем подходи, столкуемся.

Засмеялась девка, выпустила:

– Эх, проторговался, купчина негодящий! В сусеках шаром покати, так он на мышей пеняет! – Выхватила гребень и убежала, а с ней и подруженьки невесть куда с конских спин сгинули.

Стоят кони, не шевелятся, головы повесили. Пригляделись мы с Соловьем – спят наши скакуны, так без просыпу кикимор и катали! Утром, поди, и не упомнят ничего.

Поздно Соловей спохватился:

– Зря, Кощеич, ты их отпустил… ежели самому невмочь, мы бы с Семой подсобили…

Ничего я не ответил, пошел в избу досыпать. Пущай что хочет думает.

* * *

Поутру седлаем коней – один Муромец бодрый да веселый. Мы с Соловьем во всю глотку зеваем, Волчок взъерошенный на солнце греется, распластался, как неживой, кони напиться никакие могут, Сивка на ломоту в костях жалуется. Баба Яга на крылечке пригорюнилась – как в последний путь провожает, даже платочек черный повязала.