— Привет, родной, — подмигнула ему овечка. — Чего-то ты припозднился, мы уж закрылись сегодня.

И в самом деле, в лавках уже погасили огни и закрыли ставни. Два-три припозднившихся управляющих еще сидели, подсчитывая выручку, но уже ни о каких посещениях речи не шло.

— Завтра заходи, — хлопнул по спине мага Зоря.

— Ходют тут всякие, — проворчал Гомункул, — а у нас потом вещи пропадают.

Бельчонок угрюмо чистил свою хрустальную хоромину, растирая уставшую челюсть и с недовольством попинывая изумруды.

— Ты добром-то не раскидывайся, — попеняла ему овечка. — Тебе еще эти изумруды всю ночь в скорлупу обратно заклеивать. — Она повернулась к магу и стала ласково подталкивать его к выходу. — Завтра приходи.

— Завтра я не могу, — гундел парень. — Меня сегодня отправили. Велели вам больше пасквилей про рыжуху не писать.

— Кто? — выпучила глазки овечка.

— Дед Пихто! — послышался из темноты зловещий голос.

Вонифатий поник плечами, но все-таки вынул жалейку, привычным жестом вытер ее об рукав и, сочувственно глянув на овечку, вздохнул:

— Ну идите уж.

— Куда?! — не поняла овечка.

Но тут ее ухватили за хвост и, бесцеремонно подтянув, подняли над землей:

— Ну что, станцуем, кудрявая? — ухмыльнулся смачно пованивающий дерьмобес. — Какие наши годы!

Овечка закатила глаза и тонко заверещала:

— Грабют!

— Ну поцелуй меня, поцелуй, — домогалась Велия подушка, ставя толстенькие с пуговками ножки крестиком. Маг отбивался от нее, пытаясь вырвать штаны:

— Верелея, прекрати эту дурь!

— Ах, ты меня не любишь! — заламывала пуховые ручки подушка.