– Учту. Что это за вой? – сев и отбросив одеяло, я сладко потянулась. – Кто-то помер?

– Заезжий гусляр дает концерт на пустыре. Прямо сказать, репертуар у него… драматический.

– Драматический?! – рявкнул тролль, появляясь в дверях. Творчество гусляра, несомое в массы, ворвалось в горницу жуткой какофонией воплей, стонов и треньканья струн. – Да его, видать, повивальная бабка не просто вниз головой уронила, а с размаху башкой о стенку шмякнула – уж больно отвратный голос у младенца прорезался.

– Неужели у такого неординарного таланта нашлись поклонники? – я подошла к окну. Жиденькие сумерки, перемешанные с туманом, размывали очертания домов и облетевших деревьев. Тускло мигали лучины в окнах соседних изб. Нещадно чадил костерок, разложенный на незастроенном пятачке возле каменной колоколенки. Семь или восемь нижнекосутинцев с остекленевшими глазами внимали леденящей кровь балладе о Шиване-царевиче и Здыхлике Неумиручем. Фальшивое треньканье вызывало живейший отклик в сердцах страдающих от похмелья жителей.

– Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй, убили Ваню, убили Ваню, убили… – на разные лады завывал гусляр, терзая инструмент узловатыми пальцами.

Не удовольствовавшись простой констатацией факта, гусляр дрожащим фальцетом завел сказ о пытках, на которые проклятый упырь обрек несчастного царевича в отместку за заведомо безуспешное покушение на его, Здыхлика, бессмертное тело. Пять куплетов было посвящено подробному описанию клещей, щипцов и крючьев. Эту песню надо было петь не детям, а преступникам в исправительных учреждениях, чтобы закоренелые бандиты плакали, каялись и бились головами об пол. Последние часы Шивана были ужасны. В них не было ни рифмы, ни мелодии. Агония царевича смешалась с агонией струн.

Гусляр умолк, и я поняла, что Шиваня не воскреснет. На руках у женщины разревелся ребенок, ему с охотой вторила лохматая дворняга. Добрый дядя гусляр погладил несмышленого отрока по русой головке и пообещал спеть что-нибудь еще, столь же трогательное и нравоучительное. Штатный палач, присутствовавший в числе зрителей, плюнул и ушел, заявив напоследок, что теперь долго не сможет уснуть. Гусляр воспринял заявление профессионала как комплимент и вдохновенно прошелся руками по струнам.

– Еще одна жизнеутверждающая песня о смерти – и он труп, – мрачно процедил Вал.

И любимец муз не подкачал. Более веселой песни я в жизни не слыхала. Причитания плакальщиц над открытым гробом ей и в подметки не годились. На середине куплета тролль вскочил и с яростным воплем кинулся на свет костра. Не прошло и пяти секунд, как мы услышали пронзительный крик и треньканье гуслей, разбиваемых о голову злополучного барда. Слушатели разразились бурными аплодисментами.