‑ Государство не может быть преступным. Любое преступление, перешедшее на сторону государства, перестаёт быть преступлением. А вот тебя посадят ‑ я тебе обещаю!

‑ Какой ты жёсткий! Знаешь, хоть лицо твоё и закрыто, но всё же я вижу твои глаза и они очень пленящие. Я, может быть, и позволила бы себя арестовать.

Ну, так, к слову сказать, она была очень симпатичной преступницей, и мне на миг показалось, что её основное оружие ‑ это очарование красотой.

‑ Неужели я тебе не нравлюсь, бескорыстно справедливый защитник своего государства? Как тебя зовут?

‑ Знаешь, я уже догадываюсь, как ты пробралась в дом этого богатого старичка.

Девушка, не задумываясь, ответила:

‑ У тебя приятный голос. Пули тебя не берут, прямые комплименты смущают… Интересно? Ты вроде взрослый парень, но мне кажется, ты очень молодо выглядишь. В твоих глазах прослеживается юношеская озорливость и скромность перед противоположным полом. Ты слаб сердцем к слабому ‑ это интригует…

‑ Зачем ты крадёшь? Разве тебе нужны деньги? А эти часики… Они тоже краденые? Ты легко можешь найти состоятельного мужчину!

‑ А-а-а! Значит, я тебе понравилась? Знаешь, я не нуждаюсь в советах! Да, и нотации тебе не к лицу! А может, мне нравится то, что я делаю?!

К крыше приближались полицейские. Я почему-то плохо соображал. Кровь словно противилась моему разуму. Восхитительная, но коварная незнакомка смотрела мне в глаза, будто бы околдовывая. Этот взгляд был бездонным, а карие чары действовали безотказно. Внезапно она поцеловала меня, точнее, это был не поцелуй, а вызов, короткий и бьющий по самому слабому месту ‑ по сосредоточенности.

‑ Ты выиграл! Но только пока!

После этих слов домушница резко рванула к краю крыши, через секунду упорхнув из вида полицейских, которые как обычно передвигались как сонные мухи. Я не хотел догонять её. Сумка с диском и награбленным была у меня, да и эти мысли… Что же сейчас здесь произошло? Непонятные звуки полицейских, тыкающих пистолетами, ещё больше вводили в мой разум сумятицу. Пришлось на их изумлённых глазах испариться с этого места. По идее, я должен был наплевать на эту кареглазую воровку, но её остервенелый чмок в губы передал мне её первобытный, дикий грациозный нрав. Я почувствовал глубину её эмоций. Она знала и понимала вкус жизни, беря от неё всё, что хотела. В незнакомке были острые грани, которые кололи один раз и навсегда. Эта штучка своей прямолинейной вероломностью каждую секунду бросала вызов моему простодушному взгляду. Ей было мало простых, типичных эмоций. Играя в «режиме бога» и оставаясь человеком, в её вкусе чувствовалось что-то иное, что-то изначальное. В ней была тайна. Её не смущали взгляды людей, живущих в клетке общества. Она была над этим социумом. Единственная в своей дикой породе, в прямом умысле этого слова. Это была та самая бархатная терпкость, которую до одурения хотелось вкусить. Она не просила разрешения на любое дело, дело следовало за ней, как тень. Всё это передалось мне в коротком поцелуе. А что же могло таить в себе время с ней?