А в этом городе… как его?.. Инготе, что ли, где его заставили сражаться с колдуном — он ведь мог в образовавшейся суматохе сбежать, и никто бы ему слова плохого не сказал. Потому что не поймали бы. Но опять — как бы не так! Мы же герои, витязи лукоморские — нам можно с заостренной железякой против магии переть! Про сапоги-то он ведь поначалу даже и не вспомнил — на что угодно поспорить могу, что бы он сам ни говорил. Но и то, если бы это чудо лукоморское тогда не перепутало заклинания — было бы в мире одним Иваном-царевичем меньше, как пить дать. Вон, четыре дня с дырой в голове провалялся без памяти. Кабы не старый Ханс со своим исцеляющим кольцом — так там и остался бы. Детишки бы по праздникам к памятнику цветочки носили. Хорошо, что горожане расщедрились и нам это колечко подарили. Хоть польза какая-то… В первый раз… Но вообще-то, честно говоря, если бы Иван был не таким, бросил бы я его еще там, в лукоморском лесу… Мало ли на свете всяких витязей под ногами путается…

Вдруг позвякивание под горкой прекратилось.

Это могло означать только одно: вся посуда была в конце концов или перемыта, или перебита, и Иванушка, промокший, но с чувством выполненного долга, возвращался к их лагерю, готовый продолжить путь.

— И-эх, ёшеньки-моёшеньки, — в последний раз яростно потянулся Волк, вскочил на ноги и пошел снимать с куста Масдая, которого расправил с утра пораньше по его просьбе для просушки от ночной росы.

Старый ворчливый ковер-самолет был подарком за особые заслуги лично ему, Волку, от короля Вондерланда Шарлеманя Восемнадцатого и его жены королевы Валькирии, и Серый брал теперь на себя все заботы по уходу за ним.

Когда их не удавалось взвалить на плечи Ивана.

— Сергий, а ты знаешь, что я подумал, когда мыл посуду? — не успев появиться над уровнем обрыва, вопросила радостная взлохмаченная голова Иванушки.

— Что? — осторожно поинтересовался Волк, по собственному опыту зная, что в голову его другу могут прийти, да там и остаться, такие мысли, которые его Волчью голову обходили бы стороной за семь верст.

— Да то, что мы уже летим от Ингота три дня!

— Ну и что? — упорствовал в непонимании сего темпорального факта Волк.

Иванушка расплылся в улыбке от прилипшей скорлупы у правого уха до размазанного ананасового варенья у левого уха, и счастливее его в этот момент не было на свете человека.

— Да то, что, по моим расчетам, завтра мы уже должны увидеть море!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Жизнь прекрасна, но удивительна.

Море! Под ними, насколько глаз хватало, простиралось бесконечное, как лукоморская тайга, море. Иванушка сказал, что это еще маленькое, бывают и побольше, и даже совсем большие, которые называются океанами. Но Серый заявил, что для него и такого хватит, поскольку берега не видно уже с полчаса, а на эти волны смотреть — тошнить начинает, и что, спасибо, больше ему не надо, а про океаны не забудьте напомнить ему еще, чтобы не запамятовать, чего он видеть не хочет ни при каких обстоятельствах. И вообще, если бы он знал, что это ваше море такое большое, мокрое и колыхающееся, он бы настоял на Шартр-аль-Шетхе, или как он там. Но царевич поспешил его успокоить, пообещав в скором будущем огромное количество самых разнообразных островов, которые практически находятся в виду друг друга, и что, если постараться, от одного до другого можно добросить что-нибудь тяжелое. Этим заявлением Волк немного утешился, улегся на спину, скрестил руки на груди и закрыл глаза. И поэтому не увидел того момента, когда на них свалился человек.