— Нет. Портреты оживать не могут. У них нет третьего измерения. Портреты — нет, а статуи — могут. Это не противоречит законам природы. Вроде давно доказано, что живое возникло из неживого. Более того, это не противоречит современному научному мироощущению.

— Значит, не противоречит? — обрадовался Коробейников.

— Не противоречит.

— Спасибо за консультацию!

Когда поздним вечером дождь прекратился, и отдыхающий народ со всего санатория потянулся в летний кинозал смотреть на разбушевавшегося Фантомаса, Коробейников прихватил одеяло, спустился на пляж и спрятался в лодочной будке. На него упало весло, перед ним в темноте плескалось Черное море, а сверху из санатория доносились отчаянные вопли Луи де Фюнеса. Под плеск волн и доносившиеся вопли он уснул.

Проснулся он, когда Фантомас кого-то душил.

Коробейников спросонья выглянул в окошко и тут же испуганно пригнулся. У лодки с отброшенным брезентом стояли три громадные тени, а женский голос читал по слогам статью из энциклопедии на «П»:

— «Пи-гма-ли-он из-ва-ял ста-ту-ю жен-щи-ны не-о-бык-но-вен-ной кра-со-ты и на-звал ее Га-ла-те-ей». А мой называл меня Машкой. Я, говорит, свою Машку слепил за три дня и за три тысячи.

Коробейников боялся дышать, это был не сон.

— Не плачь, Маша, — отвечал ей необыкновенный мужской бас. — Я твоего деятеля найду и прихлопну, как муху.

— Не надо тут никого хлопать, а надо отсюда удирать, — сказала третья тень в облегающем комбинезоне. — Надо отчаливать, пока не закончился фильм.

— Это точно, — вздохнул каменный шахтер. — Нет времени за ним бегать. Подадимся на Донбасс.

— Нет! Только в Таврию! — строго ответил женский голос. — Там понимают искусство.

— Как хочешь, дорогая, — испугался шахтер. — В Таврию так в Таврию. Я только хотел сказать, дорогая, что на Донбассе…

— Уже дорогая… — ревниво перебил парень-ядерщик.

— Потом разберемся, кто кому дорогая! — прикрикнул женский голос. — Взломайте склад, возьмите там сапоги и плащ, надоело голой ходить. В библиотеке прихватите энциклопедию на «Т». Но осторожно, завхоз где-то здесь крутится. А я найду весла и якорь. А кувшин утоплю… не тащить же его в Таврию.

— И молоток утопи, — сказал шахтер.

— И эту рухлядь тоже, — сказал парень.

Две громадные тени вышли за ворота лодочной станции и начали подниматься к санаторию. Коробейникова трясло: он представил, что будет, если ожившая Галатея войдет сейчас в будку за веслами.