И надо же было, чтобы именно в это время в подвал спустился… Конопатый. Он посмотрел на Степана, поморщился, словно от чего-то очень горького и противного, хотел, видно, вмешаться, но, не уверенный, что его вмешательство не приведет Степана в еще большее неистовство, сделал вид, будто и не видит, чем тот был занят.

Он молча уселся на табуреточку возле верстака и стал стаскивать со своих ног сильно прохудившиеся ботинки. Стаскивал и краем глаза следил за отцом и дочерью, которые с одинаковым любопытством на него смотрели: шутка сказать, человек чуть ли не с каторги вернулся!… Они оба забыли о страстях, которые их только что раздирали, и глазели на него с умиротворенным простодушием. Шурка полежала так, полежала на отцовских коленях, да и слезла безо всякого сопротивления с его стороны, подошла поближе к Конопатому, уставилась на него, как на существо загадочное, интересное, но не безопасное.

- Здравствуй, егоза, - сказал ей Конопатый таким тоном, словно ничего особенного только что не происходило между нею и отцом. - Тебя Феклой звать или Степанидой?

- Здравствуйте, - сказала в ответ Шурка. - Только меня не Феклой зовут. Я Шурка… А я вас, дяденька, знаю. Вы в меблирашках живете, у Зойки.

- Правильно, - сказал Конопатый. - Не буду отрицать. Это ты здорово приметила.

- А вас зовут Конопатый… Только я вашего имени-отчества не знаю.

- Сергей Аврамыч, - представился ей Конопатый. - А фамилия - Розанов.

- Нет, вы Конопатый, - победоносно замотала головой Шурка. - У кого угодно спросите на дворе. Всякий скажет, что Конопатый.

- Да брось ты, Шурка, глупости говорить! - смутился за нее Степан. - Вы на нее внимания не обращайте, господин Розанов. Одно слово, дите…

- Вы меня извините, господин Малахов, но у меня к вам препокорнейшая просьба. Можно тут же, при мне, подправить мои штиблеты? Уж очень я, знаете, к ним привык…

Носки у Конопатого были штопаные-перештопаные и совсем мокрые. Он тоже кашлял, только куда натужней Степана. Глаза у него нехорошо блестели. На желтых скулах пылал ярко-розовый румянец.

«Эге! - подумал Степан. - Да у тебя, брат, дела похуже моего!… И носочки твои хоть выжимай… Знаем мы, брат, твою привычку! Просто единственная это у тебя пара…»

Ботинки у Конопатого совсем раскисли. Чинить их в таком виде не представлялось возможным. Надо было их сперва основательно посушить, а уже потом чинить.

Так Степан Конопатому и сказал, благодарный ему за то, что тот будто бы и не видал, как он расправлялся с беззащитной и гордой Шуркой. Он предложил Конопатому воротиться к себе в номер. Шура придет, возьмет его штиблеты, а после починки принесет обратно.